Цитата сообщения

«Вы созерцаете звезду по двум причинам: потому, что она сверкает, и потому, что она непостижима. Но рядом с вами - сияние более нежное и тайна более глубокая: женщина», - сказал однажды Виктор Гюго. И, разумеется, был прав.

Жюльетта Друэ (фр. Juliette Drouet; настоящее имя Жюльенна Говен, фр. Julienne Gauvain; 11 апреля 1806, Фужер, Бретань — 11 мая 1883, Париж) — французская актриса. Оставшись круглой сиротой на втором году жизни, девочка воспитывалась у своего дяди Рене Друэ, затем в церковном пансионе для девочек в Париже. В 1825 г. Жюльенна стала любовницей скульптора Жана Жака Прадье, изобразившего её в виде аллегорической статуи города Страсбурга на площади Согласия в Париже.

По совету Прадье Жюльенна начала выступать на сцене, взяв сценическим псевдонимом фамилию дяди и чуть изменив имя. Театральная карьера Жюльетты Друэ продолжалась, однако, не слишком долго: с 1829 по 1833 гг. В 1833 г., исполняя роль Принцессы Негрони в постановке пьесы Виктора Гюго «Лукреция Борджиа», Друэ близко познакомилась с автором пьесы и ради постоянной близости к нему отказалась от театра. На протяжении долгих десятилетий Жюльетта Друэ практически не разлучалась с Гюго, отказывалась покидать дом иначе как в сопровождении Гюго, последовала за ним в ссылку. На протяжении всей своей жизни Друэ, кроме того, писала Гюго письма, свидетельствующие, по мнению её биографа писателя Анри Труайя, о незаурядном литературном даре.

Жюльетта Друэ (настоящее имя - Жюльенна Говэн) родилась в 1806 году в семье портного. «Я из простонародья», - гордо говорила эта женщина. Еще в младенчестве оставшись сиротой, она была доверена заботам дяди по фамилии Друэ. В десятилетнем возрасте ее поместили в пансион при монастыре бенедиктинок. Поразительная красота привела девятнадцатилетнюю девушку в мастерскую скульптора Джеймса Прадье.

Этому «романтическому повесе с пронзительным взглядом темных глаз, длинными волосами до плеч», как характеризует его А. Моруа, исполнилось тридцать шесть. «Он был человек не злой, но чувственный и ветреный. Жюльетта позировала ему для обнаженных статуй в более чем смелых позах, и между двумя сеансами он сделал ее матерью; родившуюся дочку Клер он не признал официально, но никогда и не отрекался от нее. В 1827 году он был принят в Академию, стал мечтать о выгодной женитьбе, а Жюльетту пристроил в театр, давал ей довольно умные советы в области артистического искусства и другие, житейские, весьма трезвые, по части искусства обольщать и удерживать при себе поклонников. «Мои советы никогда не будут продиктованы страстью, и потому можно считать их бескорыстными. Дружба, которую я подарил тебе, не угаснет в моем сердце, пока ты будешь ее достойна…» Подписывался он так: «Твой преданный друг, любовник и отец». Жюльетта играла в Брюсселе, а затем и в Париже маленькие роли и имела успех, которым, впрочем, обязана была больше своей красоте, чем сценическому таланту. Вняв советам «учителя», она стала переходить из одних мужских рук в другие.

Анатолий Николаевич Демидов-Сан-Донато (12.03.1813 - 17.04.1870)

В 1833 году богатейший русский князь Анатоль Демидов, не расстававшийся с хлыстом, обставил для нее великолепные апартаменты. Именно в этот период она встретила Виктора Гюго…

История любви французского поэта, писателя, драматурга Виктора Гюго и необыкновенной женщины, пожертвовавшей своей жизнью ради любимого, до сих пор затрагивает сердца тех, кто когда-либо слышал об этом прекрасном романе. Виктор Мари Гюго, фр. Victor Marie Hugo ; 26 февраля 1802, Безансон — 22 мая 1885, Париж) — французский писатель (поэт, прозаик и драматург), глава и теоретик французского романтизма. Член Французской академии (1841).

Виктор-Мари Гюго, национальная гордость Франции, автор известных всему миру «Собора Парижской Богоматери» и «Отверженных», родился 26 февраля 1802 года в Безансоне, в семье капитана из Лотарингии. В основном, воспитанием мальчика занималась мать, Софи Требуше — женщина властная, сильная и волевая.

Отец

Дом, где родился Гюго

Она пресекала любые вольности сына, и когда тот впервые влюбился в очаровательную юную Адель Фуше, категорически запретила поддерживать с ней какие-либо отношения. Когда будущему романисту исполнилось шестнадцать, родители развелись, а спустя три года мать Виктора скончалась. Именно тогда отец юноши позволил ему возобновить встречи с возлюбленной, не желая и дальше причинять страдания сыну. Именно в то время Виктор всерьёз увлёкся поэзией.

Жена Адель

Первый сборник его стихов был с восторгом встречен самим королём Людовиком XVIII, и тот назначил молодому поэту пенсию в размере 1200 франков в год. На эти деньги Адель и Виктор обвенчались. Это произошло 12 октября 1822 года в парижской церкви Сен-Сюльпис, а спустя два года молодая жена подарила супругу дочь Леопольдину.

Благополучная семейная жизнь, пятеро детей, любящая жена, пришедшая к поэту известность сделали счастливым Виктора Гюго на долгих одиннадцать лет. Писатель стал знаменит и богат, он создавал не только литературные шедевры, но и достиг к тому времени больших высот в драматургии. Его пьесы с успехом ставились в самых известных театрах Франции. Так продолжалось бы долгие годы, если бы не случай, который перевернул жизнь писателя, изменил его полностью и превратил застенчивого, робкого юношу в самовлюблённого, уверенного в себе мужчину.

Это случилось в 1833 году, когда в спокойную жизнь Гюго ворвалась молодая актриса, одна из самых красивых и ярких женщин Парижа. Жюльетта Друэ (настоящее имя Жюльен Говен) разожгла в сердце тридцатилетнего писателя такую любовь, о которой он и не мог подумать все годы совместной жизни с неопытной и равнодушной к любовных делам Аделью. Их связь продолжалась долгих пятьдесят лет. И ничто не могло разрушить прекрасный роман, красивейшую историю любви, где было много огорчений и счастья, взлётов и падений, отчаяния и слёз, жертв и странных подарков судьбы.

Свою измену законной супруге Гюго оправдывал тем, что Адель сама якобы не была ему верной. Говорили, что она всерьёз увлекалась молодым литератором Сент-Бёвом, который был к тому же другом её мужа. Но переходили ли эти отношения за рамки платонических — до сих пор остаётся неизвестным. Познакомились они, по некоторым источникам, в легкомысленном карнавальном вихре - мало кому известная актриса и знаменитый автор «Собора Парижской Богоматери». Андре Моруа утверждает, что их знакомство состоялось на читке пьесы Гюго. А вот болгарский литератор Георгий Карастоянов пишет, что впервые великий Виктор «увидел мадемуазель Друэ в своей драме «Лукреция Борджиа» в роли принцессы Негрони: «Жюльетта была в розовом, усыпанном блестками, платье. На голове ее красовалась корона с жемчужинами и павлиньими перьями».

Чтобы представить себе Жюльетту Друэ той поры, следует обратиться к свидетельству современницы: «Она была одной из тех женщин, которые символизируют красоту столетия; она правила, как королева, двором своих обожателей, одним движением кончика веера она заставляла их повиноваться, как рабов, и никогда не склонялась, чтобы подобрать бриллианты, которые бросали к ее ногам».
Возможно, это преувеличенное высказывание. Тем не менее неравнодушный ко всему яркому и необычному, Гюго был очарован. Позже жрица Мельпомены преподала писателю-романтику несколько ярких уроков любви, и с тех пор они не прерывали своих отношений в течение многих десятилетий.

Гюго был очарован Жюльеттой, но его смущало одно обстоятельство - то, что его избранница «падшая женщина». А у нее имелось лишь одно средство существования - деньги богатых покровителей: в театре она зарабатывала очень мало, а ей нужно было содержать себя и дочь. Но писатель рьяно взялся за перевоспитание своей пассии. «Жюльетта, вчера еще принадлежавшая к числу парижских холеных красавиц, вся в кружевах и драгоценностях, теперь должна была жить только для него, выходить из дому куда-нибудь только с ним, отказаться от всякого кокетства, от всякой роскоши - словом, наложить на себя епитимью», - повествует А. Моруа. И она покорилась. «Никто не имеет права бросить в вас камень, - писал ей Виктор, - кроме меня».

Спустя год после их встречи Гюго закончил новую повесть «Клод Ге», посвятив её Жюльетте. На титульном листе стояла надпись: «Моему ангелу, у которого растут крылья». Совсем скоро об их романе заговорил весь Париж. Друзья пытались уговорить Виктора разорвать отношения с ветреной актрисой. Но Гюго, улыбаясь, отвечал, что теперь он «стал намного лучше, чем во времена своей непорочности». Он и не думал оставлять обворожительную красавицу. Жюльетта Друэ как могла боролась за выживание, закладывая в ломбард свои вещи; ее постоянно осаждали кредиторы. Виктор разлучил ее со всеми, кого она знала раньше, а сам не мог жить возле нее - ведь он был женат и обременен семейством!

Поэтому он сам обеспечил любимую женщину работой - сделал своим секретарем. Она была обязана отчитываться перед ним буквально по каждой бытовой мелочи. «Ее повелитель и возлюбленный выдавал ей каждый месяц небольшими суммами около восьмисот франков, и она все благоговейно записывала: «Деньги на питание моего дорогого…» Из этих денег солидная часть предназначалась кредиторам, остальное уходило за квартиру и пансион, где обучалась дочка. На жизнь оставалось мало.

Частенько она даже не топила камин в комнате, и уж если было совсем холодно, оставалась в постели - мечтала или вела запись расходов, которую ее повелитель ежевечерне тщательно проверял… Она не могла позволить себе ни одного нового платья - переделывала старые. Гюго твердил ей, что «туалет ничего не прибавляет к природной прелести хорошенькой женщины». Он с педантичной занудливостью допытывался у нее, для чего куплена коробка зубного порошка, откуда взялся новый передник, который она смастерила из старой шали.

Гюго подарил Жюльетте записную книжку для фиксирования мудрых изречений будущего французского классика: «Твои ласки заставляют меня любить землю, твои взоры позволяют мне постигнуть небо… Я определяю твою сущность, мой бедный друг, в двух словах: ангел в аду…» Между тем этот «ангел в аду» очень страдал: Виктор Гюго вел блестящую светскую жизнь, в которую Жюльетта не допускалась. Иногда ночью, устав ждать любимого, она бродила под его окнами - смотрела на горящие люстры, слушала веселый смех…

Добившись позволения сопровождать великого поэта, когда он наносил визиты, терпеливо ждала его, как преданная собачонка, в уголке кабриолета. Не случайно однажды она не удержалась и с горечью бросила своему кумиру: «Похлебка, будка и цепь - вот моя участь! Но ведь есть собаки, которых хозяева водят с собой! На мою долю такого счастья не выпало…»

Но проведенные вместе часы сторицей вознаграждали ее за все унижения. В спальне, между ложем и камином, Жюльетта устроила уголок, где поэт мог работать, где его ждали остро очиненные гусиные перья, масляная лампа и стопка голубой бумаги. Лежа в постели, она созерцала «милую голову», в которой рождались величественные строки. Многие из них посвящены ей - «сладкоустой» Жюльетте. Как и эти, из стихотворения под названием «Слова, сказанные в полумраке»:

Она сказала: «Да, мне хорошо сейчас.
Я не права. Часы текут, неторопливы,
И я, от глаз твоих не отрывая глаз,
В них вижу смутных дум приливы и отливы…
У ног твоих сижу. Кругом покой и тишь.
Ты - лев, я - горлица. Задумчиво внимаю,
Как ты страницами неслышно шелестишь.
Упавшее перо бесшумно поднимаю…»

Она обожала своего Виктора: «Здравствуй, мой дорогой возлюбленный, здравствуй, мой великий поэт; здравствуй, мой Бог!»; «Я думаю, если Господь когда-либо явится мне, он предстанет в твоем облике, ибо ты моя вера, мой Бог и надежда моя. Тебя одного Бог создал по образу своему и подобию. Следовательно, в нем я люблю тебя, а в тебе поклоняюсь ему…» Он позволял любить себя, не забывая и жену, которой сообщал в самый разгар романа с Жюльеттой:«Прощай, дорогая Адель. Я люблю тебя… Ты радость и честь моей жизни. Целую твое прекрасное чело и твои прекрасные глаза…»

Судя по всему, Жюльетта имела детей от Гюго - А. Моруа приводит письмо Бальзака к Эвелине Ганской, в котором тот сообщает о трагической смерти дочери Виктора: «Ах, мой дорогой друг, Виктор Гюго постарел на целых десять лет! Говорят, он воспринял смерть своей дочери как наказание за то, что прижил с Жюльеттой четверых детей…»

Juliette Drouet La Tourgue by Etienne Aubree with two Louis Icart

В течение десяти лет, которые Жюльетта провела в добровольном затворничестве, красота ее поблекла, после тридцати волосы. Она сохранила лишь чудные глаза, тонкий и благородный облик, но уже не являлась «воплощением неописуемой прелести», блистательной красавицей в кружевах и бриллиантах. Она слыла неглупой, очень остроумной женщиной, но писателю не о чем было с ней говорить - ведь она ни с кем не встречалась, ничего не видела. Гюго ценил ее безграничную жертвенность, но страстное влечение его со временем тоже померкло…

Жюльетта хорошо понимала, что другие женщины привлекали теперь ее любовника, и, оставаясь в тени, горько следила за его похождениями. В 1851 году ее постиг жестокий удар: одна из любовниц ее Бога с чувством злорадного превосходства переслала ей письма Виктора. Жюльетта прочитала их и с ужасом узнала, что Гюго любил другую женщину, отправлял ей страстные послания - похожие на те, которые в течение восемнадцати лет являлись для нее самой единственным счастьем:
«Ты мой ангел, и я целую твои ножки, целую твои глаза… Ты свет моих очей, ты жизнь моего сердца…»
Те же самые фразы!

Близкая к помешательству, Жюльетта вся в слезах вышла из дома. Весь день она бродила по Парижу и возвратилась только вечером - разбитая, усталая, опустошенная. Писатель ничего не отрицал, умолял простить его и пообещал оставить соперницу. Но…«Гуинплена страстно влекло к живой, телесной прелести женщины - источнику всех наших искушений… Ты нужна нам, женщина!» В потаенных думах героя из романа «Человек, который смеется» явственно слышатся отголоски неизбывной жажды плотских утех, кои до конца дней обуревали великого писателя-женолюба.

Гюго стоит слева

Через несколько лет после выхода в свет «Человека…» по парижским салонам прокатился скандальный слух: Виктор Гюго, слава и гордость Франции, в очередной раз соблазнил невинную девушку. На сей раз ею оказалась двадцатидвухлетняя дочь писателя Теофиля Готье. «Ну и что? - равнодушно говорили на это одни, преимущественно мужчины. - В городе нет дома, где бы такое не происходило ежечасно». «Но ведь ему - семьдесят!» - закатывали глаза эмоциональные дамы. Жюльетта Друэ в этих обсуждениях участия не принимала, хотя уж кому-кому, а ей было что рассказать… Она, к примеру, могла бы поведать, как Гюго незаметно приводил в дом через потайной ход многих женщин. Утром он с весьма определенной целью мог привести «в гости» молодую проститутку, перед обедом - популярную танцовщицу, к вечеру - знакомую даму из полусвета, а ночь, столь же неутомимый, посвящал «милому ангелу» Жюльетте или, когда она его уже не привлекала, иному «милому ангелу». Ради любопытства она три года вела счет его покоренным дамам и гризеткам. И только тех, с которыми мэтр был «застукан» чуть ли не на месте «преступления», набралось, если верить ей, около двухсот…

Жюльетта постарела до времени - в сорок шесть лет раздалась, отяжелела. Ее жизнь в изгнании, когда писателю пришлось уехать из Франции времен Наполеона, оказалась не легче, чем на родине. Гюго принимал как должное ее заботу и нежность. Но вот отошла в мир иной супруга писателя, и судьба Жюльетты в корне изменилась. Теперь Жюльетта играла в доме Гюго роль полновластной хозяйки, весьма трудную для уже немолодой и нездоровой женщины. Бесконечные звонки, посетители, званые обеды, разборка почты… В ее изможденном лице почти ничего не осталось от чудесной красоты, которой она блистала в юности.

Она угасала от рака и сознавала, что обречена, но старалась говорить об этом как можно меньше, ибо Виктор требовал, чтобы каждый, желая предстать перед ним, «смыл с лица своего уныние и стряхнул с себя грусть». Она еще могла по ночам, стоило писателю закашляться, встать с постели, чтобы приготовить ему лекарственный отвар…1 января 1883 года, Жюльетта писала: «Обожаемый мой, не знаю, где я буду в эту дату в следующем году, но я счастлива… Я люблю тебя». Через полгода её не стало. Она покинула этот мир 11 мая 1883 года, скончавшись от рака, оставив великого возлюбленного одного в огромном, одиноком доме.

В отчаянии Гюго не смог даже прийти на похороны.

И гроб мой осенит великая любовь…
Она была земной и грешною сначала,
Но чистотой своей весь путь мой увенчала…

Жизнь для него потеряла смысл. Любимая дочь Гюго Леопольдина утонула в Сене, младшая дочь заканчивала свою жизнь в психиатрической лечебнице, умерли оба сына Гюго, ушли из жизни жена и любимая Жюльетта. Прославленный гений остался один.

Он умер 22 мая 1885 года, в день именин своей верной возлюбленной от инфаркта. Тело его теперь покоится в Пантеоне, рядом с великими людьми Франции.

Надгробие в парижском Пантеоне.

Перед смертью преданной подруги, в знак, прося прощения за обиды и унижения, причинённые любимой женщине, Виктор Гюго преподнёс Жюльетте свою фотографию, на обратной стороне которой была краткая и вместе с тем раскрывающая всю его жизнь надпись: «50 лет любви. Это лучший из браков».

После её смерти он практически ничего более не написал. Были найдены лишь грустные слова в его записной книжке: «Скоро я перестану заслонять горизонт». Виктор Гюго - Невероятные истории любви

КТО-ТО ЛЮБИТ... А КТО-ТО ПОЗВОЛЯЕТ ЛЮБИТЬ...

Памятник Гюго в Париже

Огюст Роден. Виктор Гюго и Муза

Дом в Брюсселе, где жил Гюго-эмигрант

Дом-музей Виктора Гюго в Париже занимает квартиру на втором этаже особняка Роганов (фр. Hôtel de Rohan) на площади Вогезов, которую писатель снимал в 1832—1848 годах. Музей открыт в 1902 году в честь столетия со дня рождения Виктора Гюго.

Виктор Гюго являлся известнейшим французским писателем, поэтом и драматургом. Он внес неоценимый вклад в становление эпохи французского романтизма, а свою творческую деятельность он начал еще будучи совсем молодым, в 14 лет. В данной статье будет содержаться интереснейшая информация об удивительных фактах из жизни данного писателя.

Произведение « Отверженные» создавалось на протяжении долгих 22 лет

Когда автор писал роман, его довольно часто посещал жуткий творческий кризис. Бороться с ним Гюго пытался путем отчуждения всего мирского, запираясь в своей комнате наедине с его единственными товарищами: пером и бумагой. Там он, в полной тишине и полностью сосредоточившись, создавал великое произведение.

При этом он раздевался и отдавал всю свою одежду на хранение слугам, чтобы она не отвлекала его от творческого процесса. «Отверженные» были созданы в мучениях, но стали поистине шедевром, который произвел настоящий фурор во времена Гражданской войны и невероятно понравился американским солдатам. Однако изначально произведение подвергалось жесточайшей критике.

Мюзикл и фильм «Отверженные»

Труды автора не оказались напрасными. По признанному великим произведению «Отверженные» был поставлен мюзикл. Его премьера состоялась в 1985 году, в октябре. Мюзикл оказался невероятно продолжительным по меркам того времени, но это не помешало ему выиграть даже не одну, а несколько премий «Тони».

Произведение было переведено на 21(!) язык. А уже в 2012 году наши современники сняли фильм, в основу которого лег мюзикл. Важно то, что каждый актер пел сам. Фильм получил множество наград, как и отдельные актеры, сыгравшие в нем. В фильме главную роль сыграл Хью Джекман.

Талант к живописи

Еще в раннем детстве Гюго начал создавать прекрасные произведения искусства. Он рисовал великолепно красивые наброски карандашом или тушью, которые можно увидеть выставленными в музее, посвященному писателю. Возможно, если бы Виктор посвятил свою жизнь живописи, то стал бы величайшим и известнейшим художником того времени, такую судьбу ему пророчили те, кто видел его рисунки.

Отель Роан-Гемене

Познакомиться с бытом писателя, рассмотреть его наброски и ранние рукописи можно в отеле во Франции, где Гюго прожил целых шестнадцать лет своей долгой жизни. Именно в номере этой гостиницы было написано самое известное и величайшее произведение «Отверженные», где на данный момент находится музей, посвященный Виктору Гюго.

Странный фетиш Гюго

Поразительно, но у писателя было пристрастие к ногам. Виктор Гюго являлся фут-фетишистом. Это означает, что больше всего в женщинах его привлекали именно их ступни. Это странное пристрастие с ним разделили многие поэты, писатели и художники, например Фицджеральд, Гетте и даже русский писатель Достоевский.

Женитьба писателя

Избранницей великого автора стала невероятно красивая Адели Фуше. Она являлась подругой детства Виктора Гюго. Свадьба была в 1822 году, в октябре. По словам самого писателя, их брачная ночь была невероятно бурной, что напугало и шокировало бедную девушку. Чувства Адели к мужу резко изменились после этого, она охладела к нему, но впоследствии все равно родила мужчине пятеро детей.

Потомство Виктора Гюго

Несмотря на отсутствие взаимной любви в семье писателя, жена родила ему пятеро детей: Леопольд­­­­­а (к сожалению, мальчик умер еще во младенчестве), Леопольдину, Карла, Франсуа-Виктора и Адель. Детей постигла несчастливая участь. Леопольдина умерла в 19 лет, а ее младшая сестра сошла с ума от ужасного горя.

Настоящая любовь писателя

Из-за безрадостного брака и того факта, что жена не хранила ему верность, у автора было множество любовниц, но истинные чувства в его душе смогла разбудить лишь Жульетта Друэ. Их роман продолжался до самой смерти женщины, невероятно долгое время. Она не стала супругой Гюго, он совершенно не хотел разводиться с Адель.

Гюго даже в преклонном возрасте не отставал от моды

Писатель до самой старости следовал всем модным тенденциям в одежде и литературе. Он посещал разнообразные мероприятия, контингент которых составляли совсем молодые люди. Его даже можно назвать реформатором.

Смерть от пневмонии

Виктор Гюго прожил долгую и, можно сказать, счастливую жизнь. У него был талант, известность, деньги, любимая женщина и дети. Гениальный писатель скончался в возрасте 84 лет от пневмонии. Болезнь развилась вследствие того, что Гюго, будучи простуженным, распахнул окна, чтобы понаблюдать за парадом в его честь и поприветствовать поклонников. Он просто не мог пропустить такой возможности, за что и поплатился. Простуда переросла в пневмонию и 22 мая 1885 Виктор Гюго скончался.

Похороны Виктора Гюго

Невероятно значимым фактом является то, что похоронная процессия проехала под Триумфальной аркой. Подобной честью раньше удостаивались лишь важнейшие полководцы. Сама церемония проходила около десяти дней, и участие в ней смогло принять огромное количество человек.

В честь Виктора Гюго была названа площадь в самом центре Франции, а также метро прямо под ней. Раньше на площади находился памятник писателю, но, к глубочайшему сожалению, он был уничтожен фашистской администрацией и переплавлен для различных сельскохозяйственных и других нужд. Удивительно, но имя Гюго также носит кратер, находящийся на далекой планете Меркурий.

Произведения Гюго действительно изменили историю литературы во Франции, именно этот автор является одним из символов этой страны, а его имя знают, помнят и почитают во всем мире.

3901

16.03.17 10:39

Интересный факт из жизни Гюго: его первый полноценный роман выпустили в 1831-м году (ровно 186 лет тому назад – 16 марта). Это был «Собор Парижской Богоматери» (в английском переводе «Горбун из Нотр-Дама»), ставший и мюзиклом, и фильмами, и диснеевским мультфильмом. Наряду с «Отверженными» это наиболее известная книга французского писателя. Подборка «Виктор Гюго – интересные факты» наверняка придется по вкусу не только книгочеям, этот автор был неординарной личностью!

Певец романтики и готики Виктор Гюго – интересные факты

Он был фут-фетишистом

Полное имя писателя – Виктор Мари Гюго, он родился 26 февраля 1802-го года во французском Безансоне, у него было два старших брата – Абель и Эжен.

Факты о Викторе Гюго утверждают: он был фут-фетишистом (то есть из всех женских прелестей предпочитал ступни ног). Кстати, француз не одинок в этом странноватом пристрастии, дамские ножки любили поэт Гёте, наш соотечественник Федор Достоевский, Джордж дю Морье и автор «Великого Гэтсби» Фрэнсис Скотт Фицджеральд.

«Отверженные» рождались в муках

Когда Виктор Гюго – интересный факт – работал над «Отверженными», у него случился творческий кризис (недаром это программное произведение, затрагивающее события Июньского восстания в Париже, рождалось столько лет: с 1840-х до 1862-го года).

Для того чтобы побороть этот кризис, писатель запирался в комнате наедине с листами бумаги и пером, без предметов мебели и одежды, слуги получали приказ не отвлекать хозяина. Труды автора были вознаграждены, «Отверженные» стали классикой, существует 16 адаптаций романа, в том числе немые фильмы и два мультсериала.

Первые отзывы о самом известном романе были негативными

Любопытно, что первые отзывы об «Отверженных» были негативными. Факты о Викторе Гюго говорят: писателя упрекали в том, что «вся жизнь Жана Вальжана представляет собой серию невозможных случаев, странных несообразностей и находится в непрерывном антагонизме с принципами правды и чести, которые должны быть у каждого благородного человека». Даже газета «Нью-Йорк Таймс», назвавшая роман «замечательным» и «блестящим», окрестила Гюго «прозаичным безумцем».

Кстати, вот еще один факт о Викторе Гюго и «Отверженных»: эта книга стала самым популярным романом среди грамотных солдат во время Гражданской войны в Америке.

Бурная брачная ночь писателя

Интересный факт о Викторе Гюго и его личной жизни: француз утверждал, что брачная ночь у него была очень бурной. Он женился на подруге детства Адели Фуше и после свадьбы в полной мере отдался страсти, занявшись с молодой женой любовью 9 раз. Невинная девушка была шокирована. Мало того, как утверждают современники писателя, она говорила, что ее чувства к мужу никогда не будут прежними.

Адель родила пятерых детей

Супруги обзавелись богатым потомством, у них родилось пятеро детей, правда, первенец Леопольд, появившийся на свет в 1823-м году, умер в младенчестве. Но Леопольдина (1824-й год рождения), Карл (1826-й), Франсуа-Виктор (1828-й), Адель (1830-й) выросли и радовали родителей.

Популярный мюзикл стал фильмом с Джекманом и Кроу

А вот интересный факт не о Викторе Гюго, а о самих «Отверженных». 8 октября 1985-го года в Лондоне состоялась премьера мюзикла «Отверженные». Это был самый продолжительный мюзикл из показанных на Вест-Энде. Шоу выиграло несколько премий «Тони», было переведено на 21 язык и ставилось в четырех десятках (с лишним) стран. В 2012-м году по его мотивам сняли художественный фильм, в котором сыграли Хью Джекман (Жан Вальжан), Рассел Кроу (Жавер), Энн Хэтэуэй (Фантина), Аманда Сэйфрид (Козетта), Эдди Редмэйн (Мариус), Хелена Бонем Картер и Саша Барон Коэн (супруги Тенардьё). Все актеры пели сами. Хэтэуэй получила «Оскар» и «Золотой глобус», а Джекман – «Золотой глобус».

С ним пришел проститься миллион поклонников

И, напоследок, еще интересные факты о Гюго: его отец был генералом наполеоновской армии, мать поддерживала идеи Вольтера (они развелись, когда Виктору было 16 лет). Гюго начинал как поэт и выиграл несколько конкурсов. Кроме того за книгу «Оды и разные стихи» король Людовик XVIII пожаловал юному Гюго несколько подарков и 3000 франков содержания. Когда писатель был на смертном одре, он попросил муниципальные похороны. Его гроб поместили под Триумфальной аркой на всенощное бдение, почти миллион почитателей таланта писателя пришло проститься с ним. Церемония заняла 10 дней.

Любовь в действии. О чём и поговорить-то, если не о ней? Поговорить в самом широком смысле – сонет написать, новеллу, эпос, наконец. Всё о ней, всё о ней! Роман, ноктюрн, живописное полотно 10 х 15 кв. м. А как ещё рассказать о разбирающих тебя чувствах? Вот, к примеру, как не рассказать?

Наш сосед, очень скромный молодой человек, на днях разбил свой «мерседес» о стену городского парка. Разогнался на высокой скорости и пересчитал кирпичи передним бампером и отчасти собственной головой. На почве сильного чувства к особе, проживающей на одной с ним лестничной площадке.

Школьная любовь. Особа, видите ли, в частной беседе обмолвилась, что купленный посредством автокредита автомобиль вовсе не является пределом её, особиных вожделений, поскольку противоречит её имиджу. К слову, для 80-го года рождения автомобиль был бодрячком.

Зря она это, вовсе зря.

Зато как он помчался в городской парк, тряся подвеской, ещё долго будут обсуждать соседи влюблённых. А очнулся, кстати, горе-водитель на больничной койке, в реанимации, от прохладного прикосновения женской ладони к своему лицу. Поступок автовладельца убедил возлюбленную, что парень он стоящий, в случае чего способен на многое. Вот история, достойная пера Данте!

Наверняка она ещё всплывёт на страницах какого-нибудь прославленного блога, через век-полтора. А как вы думаете, где брали сюжеты великие литераторы? Да подбирали у себя же под ногами.

Женщина французского литератора

Великий, прямо-таки исполинский писатель позапрошлого века Виктор Гюго однажды совершил поступок не хуже убийства автомобиля.

Виктор Гюго

У Гюго, который на тот момент ещё не был Львом Толстым, а был он просто сирота казанская, имелась любимая девушка. Очень хорошенькая. Звали её, допустим, Адель Фуше. И тоже, как в предыдущей главе нашего декамерона, жила с будущим писателем, почитай, в одном подъезде.

Взаимное чувство их охватило ещё в детстве, в подростковом возрасте окрепло, расцвело. Однако к тому моменту, когда юные сердца принялись уже потихоньку малинничать в буковой аллее, родители, до той поры безмолвствовавшие, нашли, наконец, что молвить. Они возроптали.

Оказалось, что юный бесприданник Виктор совершенно не пара их прекрасно воспитанной красавице, достойной чего-нибудь большего. Влюблённых растащили. Меж тем разлука подействовала на чувства влюблённых как цемент. Они схватились.

В девятнадцатом веке умели расставаться, любили писать письма, хранить всяческие сувениры-аморе: камеи, сушёные розы, зажатые между страниц, реснички там, локоны в медальонах, обрезки ногтей, даже, кажется, целиком заспиртованные фрагменты попадались, впрочем, это если расставались с концами.

А для юношей и юниц, не ведавших в любви ничего слаще краденого поцелуя, разлука вообще оказывалась программным мероприятием по укреплению чувств. Едва расставшись, Виктор с Аделькой вцепились в письменные принадлежности.

Законная жена Гюго Адель Фуше

«Высокий и умный лоб, глубоко вырезанные и раздувающиеся ноздри, облик искренний и спокойный, что-то надменное, задумчивое и невинное в выражении лица... В обращении он был сдержан, холоден, вежлив и замкнут... Нищета держала его в своих лапах. Было такое время в жизни Мариуса, когда он подметал лестничную площадку перед своей дверью, покупал в зеленной на одно су сыру бри... Одной отбивной котлетой, которую он жарил сам, он питался три дня: в первый день он съедал мясо, во второй день съедал жир, на третий день обгладывал косточку...»

Конечно, не впрямую самого себя Гюго описал, но господина Мариуса из своего романа «Отверженные», столь близкого ему по всем жизненным коллизиям, что сомневаться не приходится – Мариус и есть сам Виктор. И неудивительно, что родители девочки Фуше по достоинству оценили все недостатки этого молодого леопарда. Одного взгляда в его пылающие глаза было достаточно, чтобы понять – далеко пойдёт.

Черноглазая Аделька была не менее привлекательна, чем… любая юная француженка, о которой уже в двенадцать лет соседи говорят: «А вы замечаете, как наша Н. с каждым днём хорошеет?» Лобик у неё был чистенький, локоны кудельками. И вся она была подобна жемчужине в ладони ребёнка. Обыкновенно супруги Фуше снимали летнюю резиденцию в окрестностях Парижа, чтобы расслабиться под сенью, вдали от столичной толчеи. Однако на этот раз они увезли девчонку в Дрё – за пару сотен километров. Подальше от пламенеющих очей Виктора.

И вот почему: из Парижа было невозможно попасть в Дрё не нанимая экипажа. И папа Фуше прекрасно понимал, что у влюблённого в его жемчужину юноши не найдётся лишнего су, чтобы починить башмаки, куда уж ему наскрести на поездку. «Не пешком же? – посмеивался папаша. – Побежит он догонять? Не догонит теперь, всё, всё!» На что он надеялся? На здравый смысл. Но здравый смысл – последнее, что стоит искать за душой влюблённого юноши, вечно томимого голодом и вожделениями. На голодный желудок ведь и спать особо не ляжешь.

Любовь человека сильного духом похожа на музыкальное произведение. Она живёт только в тот момент, когда воплощается в действие. Так музыка не существует без музыканта. Так и любовь. Мужчина, женщина – не источники любви. Они её инструменты. Виктор Гюго, этот Жан Вальжан и Мариус в одном лице, не мог молчать любовь. Не мог ничего не делать и ждать. Он пошёл.

Попробуйте повторить! Летом 1821 года Виктор писал своему товарищу: «Весь путь я прошёл пешком, под знойным солнцем, и нигде на дорогах не было ни малейшей тени. Я измучился, но горжусь, что отмахал «на своих двоих» двадцать лье; на всех, кто проезжает в экипажах, смотрю с жалостью; если бы вы сейчас были со мною, перед вами было бы самое дерзкое двуногое существо...»

В общей сложности он прошагал тогда 350 километров пешком. По дороге ему пришлось выпросить у каких-то крестьян верёвку – у его башмаков отвалились подошвы.

«Надо же, какая удача! И вы здесь?» – с такими словами Виктор обратился, встретив семью Фуше на променаде в Дрё.

Вымысел простодушный и прозрачный, но он, конечно, растрогал такого добродушного человека, как Пьер Фуше. Виктора он помнил хилым младенцем на руках у кормилицы. Папа расчувствовался, даже согласился на брак. На самом деле, ну не желал же он своей дочери горя! А желал, наоборот, личного и семейного счастья. Виктор же со своей стороны пообещал, что с литературными упражнениями скоро поправит своё материальное и общественное положение. Вот, начал же он сейчас большой роман в духе Вальтера Скотта «Ган Исландец»…

Папа был, правда, не так легковерен, чтобы броситься в объятия красноречивого бессребреника, хоть бы даже и такого самоотверженного. Как говорят французские сыроделы: «Утром молоко – вечером сыр. Вуаля!» Вот почему видеться с почти невестой Виктору запретили, однако же не запретили обмениваться письмами. И одно это было уже хорошо. Поскольку, и правда же, Виктор там принялся сочинять роман.

Тем временем у него крайне своевременно усопла матушка, которая, кстати, пила из них с братом все соки и тоже была очень против этого брака, но тут, очевидно, из-за чисто материнской придури. Хотя время показало, что покойная была не так уж далека от истины. Да «своего-то умка не пришьёшь», говорят парижские белошвейки.

И вот осенью 1822-го в соборе Сен-Сюльпис состоялась свадьба Виктора Гюго и Адель Фуше, юных и прекрасных, как ангелы. Аделька стала законной и единственной, кстати, супругой писателя. Она родила ему пятерых детей. Что, впрочем, не помешало истории этой любви однажды повернуться совершенно неожиданной стороной.

Несколько лет после свадьбы счастье лилось на них с неба, примерно как и слава Виктора, быстро набиравшего писательский рейтинг. Родились двое детей, издатели хорошо платили за книги, что позволило вчера ещё нищему «Мариусу» снять вполне вместительный особняк, а о сухой корочке своей юности вспоминать с усмешкой.

Вскоре его гонорары перекрыли самые смелые прогнозы папаши Фуше. С выходом в свет бестселлера «Собор Парижской Богоматери» плюс поэтического сборника «Осенние листья» Виктор прославился совершенно бесспорно, став первейшим литератором тогдашней современности. Но слава никогда не приходит одна.

На огонёк, горящий в окне кабинета знаменитого писателя, непременно слетаются завистники. Чем они могут навредить? А вот смотрите.

Вообще-то с писателями такое случается на каждом углу. Взять хоть нашего Фёдора Михайловича Достоевского (царствие ему небесное). Тоже он сидел там, жевал-жевал бороду, считал гроши да скрипел стулом – книжки писал, пока молодая жена не знала уже, куда деваться от счетов и несбывшихся надежд. Заметьте, так ведь и сгинула бедная девочка с тоски. Машенька эта или Манечка… неважно. Вот выходи после этого замуж за великого писателя.

Никогда этого не повторяйте! Семь раз подумаешь.

А Аделька? Вы думаете, она была такая дурочка? Сидела она, сидела, рожала-рожала, уже третьего, смотрит – Виктор-то всё пишет-пишет, как каторжный. К слову, кто открывал хоть одно произведение этого мастера слова, не мог не заметить очевидное: в некоторых местах можно было бы и покороче. Нет! Одних счетов из чернильного магазина на имя Виктора Гюго накопилось три стопки за год. А сам-то сидит, запершись в кабинете, и губами шевелит, уставившись на бронзовый прибор.

И вот, как оно давно замечено, что литература литературой, а вот если ты перестанешь обращать внимание на молодую жену, она беспременно ответит тебе тем же, так оно и вышло. В гостиной писателя всё время курил вроде как его хороший друг, единомышленник и душа-человек, поэт, даже литературный критик… как его?... Сен-Бёв, что ли. Впрочем, неважно.

Кто их, критиков этих, одарённых поэтически, сегодня упомнит? Да и зачем? Все они одинаковы, улыбаются, поцелуйчики, щёчки масленые, будто только что из-за стола. Вот с этим-то дядечкой у Адельки и началось. Благо он всё время был под рукой. И что тут началось, «мама дорогая!» – так говорят французские акушерки, принявшие двойню.

Гюго с женой Адель и детьми: Шарлем, Франсуа и Адель у ног матери

Виктор Гюго не пережил измены жены. Вернее, как человеческое существо он не умер. Но как прежний, наивный и безрассудный юноша он перестал существовать.

Пожалуй, это был момент, когда он окончательно перестал быть Мариусом с его лёгкой душой и стал Жаном Вальжаном, бывшим кандальником.

Непорочная, почти святая в его глазах Аделька, добытая им практически с подвигом, незыблемая, как кирпичная стена, часть его жизни. Он ошибся. Что он там пережил, потрясённый до самых основ, никому не ведомо. «Кто виноват?» и «Что делать?» – французы таких вопросов не задают. Может, просто потому, что в их распоряжении в таких случаях всегда не водка, а… шампанское?

Любовь – дрожжи творчества. Виктор Гюго был слишком ещё молод и полон сил, чтобы навеки упасть в пучину личной драмы. Он продолжал писать. Как писателю ему ещё предстояло насочинять горы нетленных рукописей. Создать сюжеты, над которыми разрыдаются потомки. Для этого ему просто как воздух нужна была любовь – источник вдохновения.

Именно любовь он ставил превыше всего, что можно встретить в жизни. И вот что он сказал: «Важнее всего на свете, важнее дочери, важнее Бога – твоя любовь». Но это он написал уже не жене, а прекрасной, как орхидея в лучах рассвета, Жюльетте Друэ. Было бы сердце, а любовь в нём поселится.

Вторая жена французского литератора

«У меня два дня рождения, оба в феврале. В первый раз, появившись на свет 28 февраля 1802 года, я был в руках моей матери, во второй раз я возродился в твоих объятиях, благодаря твоей любви, 16 февраля 1833 года. Первое рождение дало мне жизнь, второе дало мне страсть» . Сказал-то он, конечно, мощно.

От таких слов недолго и с ума сойти, если ты – женщина. Но обольщаться не стоило. Не первая и не последняя она была, кому Виктор посвятил мощнейшие слова и фразы. Много было женщин у Виктора Гюго.

Завистники утверждают, что было их не менее двух сотен. И все они получали стихи, конфеты, букеты, драгоценности и всякие удовольствия. Однако лишь эта Жюльетта Друэ оказалась самой стойкой и самой литературно увековеченной. Кто мог подумать, что эта интрижка продлится полвека? В чём там было дело? Может быть, опять в том, что она ему крайне дорого досталась?

Жюлльетта Друэ

Жюльетта была сиротой, её воспитали бенедиктинки. Но, едва покинув ворота пансиона, она отправилась... куда бы вы думали? В богему. Красавица сделала ставку на свой единственный капитал – красоту. Сиротка была достаточно хороша, мужчины быстро оценили её достоинства, поэтому у неё никогда не было проблем с деньгами: желающих оплатить капризы сироты всегда оказывалось предостаточно. Жюльетта процветала. Сначала в качестве натурщицы и любовницы знаменитого художника, затем в роли актрисы столичного театра.

Богемный стиль жизни великолепно подходит для тех, кто не имеет шансов на приличный брак, но имеет на него претензии. В глубине души каждая содержанка мечтает попросту выйти замуж. Мужчины, слетающиеся на блеск её очарования, не представляют, в какой опасности они находятся. Чем громче она смеётся, распыляя вокруг себя споры своей женственности, тем сильнее в ней эта жажда – замуж! Замуж! И горе тому, кого не минует страсть. Вертеть сразу несколькими любовниками – прекрасное занятие для красавицы юных лет. Пять, десять лет. А потом?

Встреча с Виктором Гюго произошла в самом для неё расцвете. Жюльетте исполнилось двадцать шесть лет. Она ещё не очень громко смеялась. Она обожала сочинять афоризмы. Например, такой: «Женщина, у которой всего один любовник, – ангел, у которой два любовника – чудовище. Женщина, у которой три любовника, – настоящая женщина».

В общем, это была типичная куртизанка, впрочем, и не скрывавшая того. Красота плюс кладезь готовых афоризмов – просто находка для знаменитого писателя, который не собирался разводиться с женой. А Жюльетта и не просила его о разводе. Любовь, и только любовь, чистое вдохновение – вот цель, которую якобы преследовали оба любовника. Жюльетта не подавала виду, что ей бы тоже не помешало выйти замуж. И вовсю строила из себя дикую орхидею.

С Виктором же случилось то, чего и сам он никак не ожидал от своего сердца, – он очень всерьёз полюбил свою новую любовницу. И как-то прям распереживался, внезапно со всей трезвостью обнаружив, что он далеко не первый, не последний и не единственный любовник Жюльетты. А обнаружив сей факт, он просто взбесился.

Какой-то ужасный русский купец, весь в овчине, соривший деньгами, встал на его пути перед дверью Друэ. Да и вообще, похаживали вокруг всякие, с горящими взорами, хорошо одетые граждане. И, спускаясь по лестнице, счастливый от свидания с любимой женщиной, он обнаруживал, как некто единомоментно взлетает, окрылённый перспективой свидания – с кем же? Тут же хлопала знакомая дверь, раздавался смех, топот ног и звон бутылок.

Виктор снял Жюльетте особняк, чтобы безраздельно владеть её временем и местом. Но это не помогло. Любимая не собиралась расставаться ни со своим образом жизни, ни со своими доходами. И вот тогда этот страстный и цельный человек поставил условие – или я… или всё остальное.

Виктор обязался содержать Жюльетту, оплачивать счета и даже оплатить все её долги (он ещё не знал, что эта сумма окажется стократ больше ожидаемого), чтобы Друэ покинула театральную сцену, отказалась от светской жизни и своих многочисленных поклонников, превратившись в «тень гения». Можно сказать, что он таким образом купил объект своего вдохновения, саму свою музу с потрохами.

Интересно, что на фоне всего этого разгула страстей Гюго продолжал соблюдать некие светские условности, чтобы не наводить тень на плетень собственной семьи. Так, например, отдыхая с семьёй у моря, он захватывал с собой Жюльетту, поселял её поодаль и наслаждался семейным покоем вкупе с романтическими ощущениями.

Жюльетта была у него теперь всегда под рукой. Расставаясь, они для поддержания тонуса принимались сразу же переписываться.

«Да, я пишу тебе! И как я могу не писать тебе... И что будет со мной ночью, если я не напишу тебе этим вечером?.. Моя Жюльетта, я люблю тебя. Ты одна можешь решить судьбу моей жизни или моей смерти.

Люби меня, вычеркни из своего сердца всё, что не связано с любовью, чтобы оно стало таким же, как и моё. Я никогда не любил тебя более, чем вчера, и это правда... Прости меня. Я был презренным и чудовищным безумцем, потерявшим голову от ревности и любви. Не знаю, что я делал, но знаю, что я тебя любил...» – строчил он.

«Я люблю тебя, я люблю тебя, мой Виктор; я не могу не повторять этого снова и снова, и как сложно объяснить то, что я чувствую. Я вижу тебя во всём прекрасном, что меня окружает... Но ты ещё совершеннее... Ты не просто солнечный спектр с семью яркими лучами, ты само солнце, которое освещает, греет и возрождает жизнь. Это всё ты, а я – я смиренная женщина, которая обожает тебя. Жюльетта».

Современная женщина и представить себе не захотела бы такой «стабильности» в своей жизни и любви. Вместо поцелуев – стопки писем, вместо семейных обедов – одинокие завтраки, вместо собственных детей – дети чужой жены, которых она могла видеть на пляже и сравнить с оригиналом. Так продолжалось долго. Очень долго.

Жюльетта и не заметила, как из блистательной орхидеи, актрисы и светской львицы она превратилась в весталку. Она жила одна-одинёшенька, добровольно взваливши на себя переписывание черновиков: «Гениально! Гениально! Ах!» Она и из дому-то перестала выходить, а выезжала только когда летом литератор отправлялся с семьёй на отдых. А ведь поначалу это была совсем ещё молодая женщина.

Да и самого-то Виктора, по сути, она только в начале этих отношений видела часто, а после – всё реже и реже. Вот когда наступил момент перехода живого подлинного чувства на бумагу. Виктор стал отделываться от неё письмами.

Они уже неделями не виделись, но продолжали строчить, как заведённые: «Ты самый великий, самый прекрасный... Любимый, прости мне мою безмерную любовь к тебе... Видеть тебя – значит жить; слышать тебя – значит мыслить; целовать тебя – значит возноситься к небесам... Здравствуй, мой возлюбленный, здравствуй... Как ты себя чувствуешь нынче утром? Я же могу только одно: благословлять тебя, восторгаться тобой и любить тебя всей душою...»

В любви всегда есть что-то близкое к помешательству. Горячечный бред литераторов так и лезет в их произведения. Кажется, Виктор переносил некоторые фрагменты этих писем в свои романы, совершенно не заморачиваясь адресатом этих строк. Какая разница? Любовные письма – они и в Африке любовные письма. Чего добру пропадать?

Гюго с внуками. И Жюльеттой Друэ, которую величал "настоящей женой". 1874 год

Писателя окружали толпы девиц, восхищённых его славой и богатством. О том, что всё это было, свидетельствует его собственный дневник, который он вёл практически до самой смерти. И последние упоминания о романтических приключениях попадаются там на восемьдесят третьем году его многотомной жизни.

Но, несмотря на все тяжкие, в которые пустился этот некогда моногамный семьянин, именно Жюльетту он имел нахальство до последних дней величать своей «настоящей женой». А Жюльетта, как ни странно, в это верила и была его опорой и поддержкой, вечно подставляла плечо, даже когда он изменял ей с другими.

Выручала его, старого дуралея, когда он попал в немилость к власти, даже спасла его от неминуемой гибели, вывезя из Франции в Бельгию по поддельным документам. И получается, что Жюльетта эта была личностью не меньшего масштаба, чем сам Гюго. Слишком уж широк диапазон между профессиональной куртизанкой, с которой началась её жизнь, и той добровольной затворницей, какой она стала уже к тридцати годам, да и на всю оставшуюся жизнь, всю её, без остатка, положив к ногам писателя. И все эти годы они переписывались в стиле «ах ты ж моя любонька!», и им не надоедало. Кто на такое способен сегодня? Кто попробует повторить?

Ещё раз про amore

Дени Дидро тоже был француз. Как-то так получается, что если про безумную любовь, то это чаще к французам. Так вот, о ней сразу вспоминаешь, если речь заходит о безумцах, которые дня не могли прожить, чтобы не исписать пяти сотен страниц. Только дай повод.

И даже неважно, будет это любовь, перемена погоды или флюктуации валютного курса. Главное – точка отсчёта найдена, а там уж он накрутит, забудешь, с чего начинал. К чему я это? А! У Дени Дидро тоже была любимая девушка, которую он изводил писаниной, вместо того чтобы просто приехать к ней домой и заключить в объятия.

Весь жар его сердца, кажется, уходил в бумажный свисток. Сам-то он был философ, этим всё сказано. Он втайне надеялся, что если он не остановится в своих рассуждениях и будет упорствовать, то рано или поздно суть мироздания распахнётся ему, как морской простор. Не тут-то было. Нарассуждал-то он на целую библиотеку, но, так ни в чём и не разобравшись, умер. Библиотеку его, кстати, оптом купила наша царица Екатерина II. Так он её очаровал во время визита в Россию.

Так вот, у Дени этого Дидро тоже была девушка, и тоже совершенно безумно в него влюблённая. Звали её Софи Волан. Как и в случае с Виктором Гюго, дама эта продемонстрировала в отношении возлюбленного какую-то прямо-таки эфиопскую преданность. Хотя с самого начала было ясно, что женитьбой дело не пахнет. И лучшее, чего можно добиться от Дидро, – это посвящение на форзаце какой-нибудь книги.

Дидро на момент встречи с любимой Софи оказался кандально женатым, в браке несчастливом, но крепком. Софи же, по некоторым данным, была на тот момент девицей на выданье, причём не первый год. Впрочем, мамаша Софи всё ещё очень надеялась сбагрить дочку замуж. Мало ли какие случаи случаются! И вот тут им на каком-то званом ужине попался этот рукосуй Дидро.

Говорят, что во время беседы философ обожал дотрагиваться до собеседника и даже эдак вот подталкивать его, донося свою мысль до самого нутра. Всё та же наша русская царица, к примеру, похохатывала, что после философской беседы с Дидро она вся в синяках. И вполне понятно, что, поговорив таким образом разок-другой с впечатлительной Софи, он произвёл на неё действие, подобное тактильной бомбе. «Неотразим!» – подумала Софи. А что подумал Дидро – никто никогда не узнал, потому что, несмотря на всю свою болтливость, в отношении чувств был он человек скрытный.

И тут у них началось. Поначалу-то никто не мог подумать, во что это выльется для французской литературы. Вроде как письма, что-то личное, ничего не значащее для культурной общественности.

Но время шло. Влюблённые не имели возможности встречаться, чтобы не навлечь на себя или друг на друга всяких отвратительных подозрений. В восемнадцатом веке о влюблённых ничего хорошего не думали, сразу отвратительное. Вот и приходилось избегать встреч, довольствуясь малым. Но о чём писать философу? Не поцелуи же обсуждать.

Вот и писал Дидро обо всём, что видел вокруг. Обо всём, что только попадало на язык, и обо всех, с кем встречался и якшался. Болтливый и прекраснодушный до ангелоидности, Дидро оставил после себя тонны этих самых писем. Французы их потом где-то нашли и издали. И очень наслаждались высоким слогом и чистой, до хрустальности, душой своего соотечественника.

«Я не могу уехать, не сказав Вам нескольких слов. Итак, моя любимица, Вы ждёте от меня много хорошего. Ваше счастье, даже Ваша жизнь зависит, как Вы говорите, от моей любви к Вам! Ничего не бойтесь, дорогая моя Софи; моя любовь будет длиться вечно, Вы будете жить и будете счастливы. Я никогда ещё не совершал ничего дурного и не собираюсь ступать на эту дорогу. Я весь Ваш – Вы для меня всё. Мы будем поддерживать друг друга во всех бедах, которые может послать нам судьба. Вы будете облегчать мои страдания; я буду помогать Вам в Ваших. Я смогу всегда видеть Вас такой, какой Вы были в последнее время! Что до меня, то Вы должны признать, что я остался таким же, каким Вы увидели меня в первый день нашего знакомства…»

Известно, что у Софи Волан была маменька. И кажется, даже сёстры. И все они там вместе жили в одном доме, поэтому ничего удивительного, что рано или поздно маменька прознала и сердечную тайну своей дочери, и даже залезла в её почтовый ящичек, хоть и закрываемый на бронзовый замочек. Уж на такой случай каждая маменька имеет щипчики для ногтей.

Письма были открыты и прочтены. Конечно, разразился скандал, крики, обмороки, эфирные капли – ужас! Однако же время всё меняет и лечит. Дидро не собирался исчезать из жизни девушки, которой и самой-то постепенно стало около сорока, а потом даже и больше. Потом перевалило и за пятьдесят, а постаревший возлюбленный всё продолжал величать её в письмах «моя лапочка, девочка моя ненаглядная» и ласкать всеми попадающимися на французский язык эпитетами.

«Это не только моя заслуга, но ради справедливости я должен сказать Вам об этом. С каждым днём я чувствую себя всё более живым. Я уверен в верности Вам и ценю Ваши достоинства всё сильнее день ото дня. Я уверен в Вашем постоянстве и ценю его. Ничья страсть не имела под собой больших оснований, нежели моя. Дорогая Софи, Вы очень красивы, не правда ли? Понаблюдайте за собой – посмотрите, как идёт Вам быть влюблённой; и знайте, что я очень люблю Вас. Это неизменное выражение моих чувств.

Спокойной ночи, моя дорогая Софи. Я счастлив так, как только может быть счастлив человек, знающий, что его любит прекраснейшая из женщин».

Очаровательная ложь, если задуматься. Прямо мозги пудрит. Права маменька.

«Вы здоровы! Вы думаете обо мне! Вы любите меня. Вы всегда будете любить меня. Я верю Вам, теперь я счастлив. Я снова живу. Я могу разговаривать, работать, играть, гулять – делать всё, что Вы пожелаете. Должно быть, я был слишком мрачен последние два или три дня. Нет! Моя любовь, даже Ваше присутствие не обрадовало бы меня больше, чем Ваше первое письмо.

С каким нетерпением я ждал его! Мои руки дрожали, когда я открывал конверт. Лицо моё исказилось; голос срывался, и, если бы тот человек, что передал мне Ваше письмо, не был тупицей, он бы подумал: «Он получил весточку от матери, или от отца, или от кого-то, кого он сильно любит». В тот момент я был близок к тому, чтобы послать Вам письмо с выражением великого беспокойства. Когда Вы развлекаетесь, Вы забываете, как сильно страдает мое сердце...

Прощайте, моя дражайшая любовь. Я люблю Вас пылко и преданно. Я любил бы Вас ещё сильнее, если бы знал, что это возможно».

Конечно, обидно получать подобные строки от мужчины и не иметь возможности прижать его к сердцу. Однако у Дени Дидро, известного во всём мире философа, имелись совершенно веские причины, чтобы не пытаться скомпрометировать Софи Волан. Для начала сказать, что он был беден. К тому же женат на Антуанетте Шампьон, благочестивой католичке, по мнению родственников – совершенно ему не подходящей.

Брак Дени и Антуанетты нельзя было назвать удачным. Однако, когда в 1755 году у сорокадвухлетнего Дидро начался роман с Софи Волан, ему поздно было надеяться на лучшее. Его жизнь сложилась так, а не иначе.

В отличие от того же Гюго, на тот момент ещё даже не родившегося, Дидро ни гроша не зарабатывал своей писаниной, хотя числился писателем и занимался делом своей жизни, к которому имел склонность.

«Любовь часто отнимает разум у того, кто его имеет, и дает тем, у кого его нет»

Дени Дидро

Четверть века он угробил, составляя одну из первых энциклопедий. И хотя подобные проекты могли бы финансироваться королём, Дидро не нашёл в лице государства поддержки. В конце концов русская императрица Екатерина Великая, узнав о финансовых трудностях Дидро, решила купить его труд.

Она предложила весьма выгодные условия: библиотека останется в Париже, а Дидро будет получать зарплату как её хранитель. И лишь когда Дидро умер, библиотеку, согласно договорённости, забрали в Санкт-Петербург, где она находится и сегодня как часть коллекции Российской национальной библиотеки.

И трудно сказать, что ценнее теперь, после появления кучи всевозможных энциклопедий, этот артефакт, созданный ценою жизни и любви двоих прекраснейших людей своего времени, или книга их писем, раскрывающая эпоху во всей красе.

«Сильный был мужчина. Всю силу на стихи истратил. Меня погубил», – сказала именно по такому поводу в одном старинном фильме бабушка Татьяна Пельтцер.

Трудно спорить. Восхитительны, ясное дело, многие строки великих писателей, рождённые от любви, газирующей кровь подобно шампанскому. Вот только стоили ли эти строки всех слёз, пролитых бедняжками, которым они были посвящены? Кому об этом судить?

Высокие чувства – это именно о таких, как Софи и отчасти Жюльетта. Высокие настолько, что можно сравнить их с любовью, например, к пейзажам – горным, морским. Что происходит в случае с любовью к морским видам?

Любящий чист душою, открыт, во всём честен, и он так высок помыслами, что даже не требует от моря взаимности. Он не мечтает позвать море с собой, не хочет обнять море, не пытается им овладеть. Море само по себе, влюблённый, надышавшись морем, уходит восвояси. И все счастливы.

А уж надо ли такому подражать – решайте сами. Пуркуа па? – как говорят французы.

фото: ROGER-VIOLLET/EAST NEWS; RDA/VOSTOCK PHOTO; GETTY IMAGES RUSSIA; VA/VOSTOCK PHOTO

ИСКУСИТЕЛИ. ГЮГО – АДЕЛЬ - СЕНТ-БЁВ

Хочу попытаться понять, почему даже у талантливейших людей, оставивших заметный след в истории человечества, не складывается счастливо семейная жизнь - в классическом определении этого понятия.
Почему её удаётся разрушать искусителям; какую лазейку они находят в отношениях любящих супругов?

В первой серии «Искусителей» я рассказала о любовном треугольнике: Герцен – Наташа –
Гервег. А теперь другое трио: Гюго – Адель - Сент-Бёв.
Недавно я купила шеститомное собрание сочинений Виктора Гюго - французского поэта, прозаика, философа, историка (и это ещё не все его титулы), и прочитала, совсем не жалея времени.

Не знаю, кто такой М.В.Толмачёв, написавший вступительную статью «Свидетель века Виктор Гюго (1802-1885)» к этому собранию сочинений (издательство «Правда», М.,1988 г.). Мне понравился уважительный тон этого материала.
М.В.Толмачёв так характеризует Виктора Гюго:
«Личность Гюго поражает своей разносторонностью. Один из самых читаемых в мире французских прозаиков, для своих соотечественников он, прежде всего, великий национальный поэт, реформатор французского стиха, драматургии, а также публицист-патриот, политик-демократ.
Знатокам он известен как незаурядный мастер графики, неутомимый рисовальщик фантазий на темы собственных произведений, в которых он соперничает с Тернером и предвосхищает Одилона Редона.
Но есть основное, что определяет эту многогранную личность и одушевляет её деятельность, – это любовь к человеку, сострадание к обездоленным, призыв к милосердию и братству.
В памяти благодарного человечества Гюго стоит рядом с великими человеколюбцами ХIХ века: Диккенсом, Достоевским, Толстым, достойно представляя свою родину в великом походе литературы прошлого века за права «униженных и оскорблённых».

Может быть, сейчас в России не так уж и много тех, кто интересуется произведениями Виктора Гюго; как поэт у нас он мало известен.
В его прозаических и стихотворных сочинениях сочный язык; образность его не смог «съесть» даже перевод с французского на русский; в них экскурсы в историю, в его романах и повестях лихо закрученные сюжеты; он не жалеет красок для описания внешности своих героев, их принципов и характеров…
И он мудрец! Его умозаключениям можно только завидовать.
Он был плодовитым литератором. За свою долгую жизнь Виктор Гюго узнал, что такое почитание и изгнание. Можно предположить, что, как писатель, философ, политик он был счастлив, удовлетворён и независим. Здесь он был и хозяин, и сам себе раб.

Но параллельно шла и личная жизнь. И началась эта личная жизнь раньше, чем проявился его талант сочинителя.
А в личной жизни, как в театральной пьесе – много разных действующих лиц; все они, так или иначе, связаны; роли их постоянно меняются. Нет одного главного героя, а все – главные. Особенно – в семье.
Автор сочинения с любым своим литературным героем может сделать, что захочет: позволит ему выкрутиться «без крови» из любой ситуации; своей волей соединит возлюбленных, уже потерявших надежду на счастье; может переписать сцену, заменить фразы…
В реальной жизни всё непросто и труднее, чем на бумаге.

Я воспользовалась трудом Андре Моруа «Олимпио, или жизнь Виктора Гюго» (М., издательство «ПРЕССА», 1992 г.; перев. Н.Немчиновой и М.Трескунова). Понятно, почему автор назвал исследование жизни своего соотечественника романом - это роман, написанный на основе документальных источников о жизни и творчестве Гюго.
В романе Моруа много писем Виктора Гюго к разным людям, и ему - от родных, друзей, собратьев по перу. Письма – своеобразная исповедь, вот почему они интересны и лучше всяких свидетельств рассказывают о человеке.
В романе много стихотворений. Их переводчиков я не указываю.

Нет, у меня и в мыслях не было браться за эту работу, чтобы «полоскать чужое бельё». Меня интересует психологическая платформа адюльтера. Любопытно и такое: искусителями (среди них и дамы, и джентльмены) часто становятся друзья семьи или подруга (друг) кого-то из супругов. Получается, что ножку подставляет тот, кто пользуется у нас полным доверием. Загадка!

ВИКТОР И АДЕЛЬ - ТОВАРИЩИ С ДЕТСТВА

Леопольд Гюго – отец Виктора и Пьер Фуше – отец Адели – были приятелями. А потому дети (а ещё были братья и сёстры) рано познакомились.
Родители Виктора (и ещё двух сыновей): капитан Леопольд Гюго и Софи Требюше из Шатобриана первые два года после свадьбы прожили в Париже. Лучшим их другом стал секретарь трибунала Пьер Фуше, старый знакомый семейства Требюше. Моруа характеризует его, как человека осторожного, целомудренного, заядлого домоседа.
А потом женился и Пьер Фуше. Он попросил Леопольда быть свидетелем в мэрии. Гюго за свадебным обедом, подняв бокал с вином, сказал: «Пусть у вас родится девочка, а у меня – мальчик, и мы их поженим».
Как в воду глядел.

Вот обе семьи живут в Италии. У супружеской пары Гюго трое сыновей, а у Фуше – сын Виктор и дочь Адель. Мальчику пять лет, а девочке четыре года. У Моруа о той поре Адель написано так:
« Это была рассеянная и мечтательная малютка, с «челом, позлащённым лучами солнца, со смуглыми плечиками». Три мальчика Гюго приняли её в свою компанию, вместе играли в шары, которые заменяли апельсины».
Потом из Италии они уехали. Супруги Гюго не ладили между собой, нередко жили врозь. Дети жили то с отцом, то с матерью. Поэтому и учёба их постоянно прерывалась.
Но генерал - граф Леопольд Гюго никогда не забывал о сыновьях. В феврале 1809 года на деньги, выданные мужем, Софи наняла в Париже просторную квартиру на улице Фельянтинок и поселилась там с сыновьями. Квартира эта была расположена на первом этаже старинного монастыря.

В Париж переехала и семья Фуше. И вот по воскресеньям на улицу Фельянтинок приходили Виктор и Адель Фуше. Моруа рассказывает, что мальчики были ещё в том возрасте, когда они презирают «девчонок». Виктор Гюго повесил под каштанами качели. Адель любила покататься на них, но всегда усаживалась со страхом, так как юный друг очень сильно её раскачивал.
Иногда мальчики затевали такую игру. Они завязывали Адели глаза, предлагали ей сесть в старую колченогую тачку, быстро возили её по аллеям, а девочка должна была отгадывать, где она находится. Если она пыталась подглядывать, то товарищи стягивали платок так крепко, что потом на её лице оставались синяки.

Виктор Гюго был впечатлительным ребёнком; он рано начал придумывать всякие романтические истории. От матери сыновьям передалась любовь к чтению. Софи нередко посылала десятилетнего Эжена и восьмилетнего Виктора в библиотеку за книгами для себя. Содержатель библиотеки, чудаковатый старичок позволял им рыться в книгах. Забирались мальчики и на антресоли, «отведённые для слишком смелых философских трудов и слишком нескромных романов».
Братья, лёжа на полу, часами читали произведения Руссо, Вольтера, Дидро и других авторов. Как-то содержатель библиотеки сказал Софи Гюго, что детям опасно давать в руки непристойные романы, на что она ответила: «Книги никогда не причиняли зла».
Все братья поначалу писали стихи. Софи Гюго верила в гениальность своих сыновей и мечтала, что они станут великими писателями. По крайней мере, Виктор оправдал её надежды.

Шло время. Эжен и Виктор Гюго учились в пансионе Декотта и Кордье, потом на юридическом факультете университета. Учение их не занимало, они часами сидели в комнате и писали стихи. Больше преуспел Виктор, он рано стал известен в литературных кругах Франции стихами и переводами.
И снова товарищи по играм в детстве начали встречаться. Каждый вечер госпожа Гюго с Эженом и Виктором шли пешком на улицу Шерш-Миди, где снимала квартиру семья Фуше.
Адель стала похожа красотой на испаночку. Братьям не верилось, что десять лет назад они катали эту очаровательную девушку в тачке по дорожкам сада на улице Фельянтинок и раскачивали на качелях.

…Тихо потрескивали дрова в камине. Госпожа Фуше и её дочь, а также гостья Софи Гюго доставали из мешочка рукоделье и что-то мастерили. Эжен и Виктор сидели молча, но им не было скучно, так как они любовались Адель. У неё были ровные дуги чёрных бровей, алые губки и золотистые веки.
Эжен был также влюблён в Адель, ревновал её к младшему брату и потом не смог простить Виктору, что девушка предпочла его.
Она также посматривала на них украдкой, но чаще - на Виктора: «Этот белокурый юноша с волосами до плеч, с высоким лбом, с глубоким и простодушным взглядом, производил впечатление уверенной в себе силы и был уже знаменит в их маленьком мирке».
Девушка гордилась быстрым взлётом своего друга. Его сравнивали с Жаном Расином, а сам он хотел быть «Шатобрианом или ничем».

ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ

В конце концов, они должны были объясниться, и это произошло 26 апреля 1819 года.
Как-то они сидели под высокими каштанами.
- У тебя есть, наверное, какие-нибудь секреты, - сказала Адель. – И, наверное, есть среди них самый важный секрет.
- Да, это так, - ответил Виктор, не в силах отвести от неё взгляд.
- Скажи мне свой самый важный секрет, - предложила девушка, - а потом я скажу тебе свой.
- Мой самый важный секрет? Я… тебя люблю, - серьёзным тоном ответил юноша.
- И мой самый важный секрет такой – я тебя люблю, - сказала Адель.
После признания подруги Виктор писал: «После твоего ответа, моя Адель, я не уступлю льву».

Виктор относился к жизни очень серьёзно. Чувствовалось влияние матери; у неё был твёрдый характер.
После объяснения с Адель он сразу же решил на ней жениться. Но они были ещё слишком юными. Виктору было 17 лет, он родился в Безансоне 26 февраля 1802 года.
Однажды отец открыл тайну его зачатия. Это случилось во время прогулки четы Гюго - на горе Донон, «среди облаков». Мальчик родился таким хилым, что акушер сомневался, будет ли он жить. Спасли его неустанные заботы матери.

Мать Адели была недовольна, что дочь оказывает внимание пареньку. Сама Адель тоже боялась этих отношений, так как была набожной, не хотела, чтобы её обвинили в легкомыслии родители и духовник.
Влюблённые тайно переписывались. Он сразу же стал называть её женой. В 1819 году Виктор написал поэму «Первые вздохи» и подарил Адели. В его стихах пылкое признание и страсть:

Я жду награды, изнемог!
Но твой стыдливый страх, борясь с твоей любовью,
Расплаты отдаляет срок.

За поэму он попросил награду: двенадцать поцелуев. Получил четыре.
Шло время, дети взрослели. Софи Гюго с сыновьями пришлось покинуть дом на улице Фельянтинок, так как Парижский муниципалитет задумал продлить одну из улиц, но плану мешал сад, которым пользовалась эта семья.
Софи нашла другой дом - недалеко от семейства Фуше. Это было удобно тем, что можно было пользоваться садом, имевшимся при особняке друзей. Вот там-то однажды снова и встретились Виктор и Адель: они уже не были детьми.

Мечтательный и страстный мальчик, став писателем Виктором Гюго, пережитые тогда свои впечатления от встречи с девочкой, отдал герою повести «Последний день приговорённого к смерти»:
«Видится мне, как я, ребёнком, весёлым, румяным школьником, вместе с братьями играю и бегаю по большой зелёной аллее запущенного сада, где прошли мои ранние годы; это бывшие монастырские владения, над ними возвышается свинцовая шапка мрачного собора Вальс-де-Грас.
Спустя четыре года я снова там, всё ещё мальчиком, но уже мечтательным и пылким. В пустынном саду со мною вместе девочка-подросток.
Маленькая испаночка с большими глазами и длинными косами, с вишнёвыми губами и нежным румянцем на золотисто-смуглом личике, четырнадцатилетняя андалузка Пепа.
Наши мамы послали нас побегать, а мы чинно гуляем по саду. Нас послали резвиться, а мы беседуем. Мы дети одного возраста, но не одного пола.
А между тем, ещё год назад мы бегали, боролись друг с другом. Я старался отнять у Пепиты лучшее яблоко с яблони; я дрался с ней из-за птичьего гнезда. Она плакала, а я говорил: «Так тебе и надо!»…
В тот вечер – то был летний вечер – мы гуляли под каштанами в самом конце сада. После долгого молчания, которым теперь были заполнены наши уединённые прогулки, она вдруг выпустила мою руку и сказала: «Бежим наперегонки!»…
И она понеслась вперёд: я видел её тонкий, как у пчёлки, стан, стройные ножки, мелькавшие из-под платья, я догонял её, она убегала; чёрная пелеринка раздувалась от быстрого бега и обнажала смуглую молодую спину…».

Как-то Адель спрятала одно из его писем за корсаж платья, а когда наклонилась, оно выпало. Письмо увидела госпожа Фуше и потребовала объяснений. И тогда Адель сказала, что она и Виктор любят друг друга и хотели бы пожениться.
Родителям девушки пришлось обсудить сложившуюся ситуацию. О взаимной симпатии молодых людей они знали: что-то сами заметили, а что-то кумушки донесли. И уже шли толки об этом в кругу друзей и соседей.
Пьер Фуше не был против породниться с генералом наполеоновской армии, хоть и уже вышедшем в отставку. К тому же, он был по-доброму расположен к Виктору и верил в его блестящее литературное будущее.

ЕЩЁ НЕ МУЖ, НО УЖЕ ПОУЧАЕТ

Виктор рано начал донимать подругу ревностью и «супружескими» наставлениями. В 1820 году в одном из писем он написал:

«Моя дорогая, милая моя Адель. Мне надо кое-что сказать тебе, но я смущаюсь. Не сказать нельзя, а как приступить – не знаю… Я хотел бы, Адель, чтобы ты меньше боялась испачкать подол платья, когда ходишь по улице. Я только вчера, но с большой грустью заметил, какие предосторожности ты принимаешь…
Мне кажется, что стыдливость важнее, чем платье. Не могу выразить, дорогой друг, какой пыткой было для меня то, что я испытал вчера на улице Сен-Пер, когда увидел, как на тебя, мою чистую, целомудренную, мужчины бросают бесстыдные взгляды.
Мне хотелось предупредить тебя, но я не смел, не находил в замешательстве нужных слов. Не забывай того, что я написал здесь, если не хочешь поставить меня перед необходимостью дать пощёчину первому же наглецу, который дерзнёт разглядывать тебя…».

И таких советов- предостережений в его письмах немало.
«Адель, дорогая, если бы ты знала, как я тебя люблю! Я не могу видеть, как другой хотя бы просто приближается к тебе, - весь я тогда трепещу от зависти и нетерпения: мышцы мои напрягаются, вздох поднимает грудь, и мне нужна, бывает, вся моя сила и осмотрительность, чтобы сдержать себя…».
«Теперь ты дочь генерала Гюго. Не делай ничего недостойного тебя. Не допускай, чтобы с тобой держали себя неуважительно; мама очень щепетильна в этом отношении…».
Юноша дошёл до того, что готов был, женившись на Адели, провести с ней одну ночь, а наутро покончить с собой.

Адель была более рассудительной, она писала ему, что её чрезвычайно волнуют сплетни соседей, а не его возвышенные страдания. К тому же, её мать всё больше была недовольна тем, что юная дочь оказывает внимание молодому человеку. Госпожу Фуше волновало только одно: дочь должна выйти замуж за мужчину, который сможет содержать её и будущих детей. Такой перспективы, по её мнению, у младшего сына её подруги не было.
Закончилась эта часть отношений Виктора и Адели так. Однажды родители девушки пришли к госпоже Гюго и попросили уделить им внимание для серьёзного разговора. Софи Гюго уже тогда гордилась своим младшим сыном и, как говорится, выцарапала бы глаза любому, кто бы посмел что-то неблаговидное сказать о нём. Но и она не хотела, чтобы Виктор «испортил себе жизнь», женившись в восемнадцать лет.
Словом, они пришли к такому решению: запретить влюблённым встречаться. Сообщили об этом Виктору. Едва родители Адели ушли, он «выбежал из комнаты и, когда остался один, плакал долго и горько»
Виктор не посмел ослушаться мать. Но и от своей любви он не отрёкся.
Заключение Моруа: «Печально положение влюблённых, когда они должны считаться с самолюбием своих родителей».
Словом, повторение истории Ромео и Джульетты, но без трагического конца.

СМЕРТЬ МАТЕРИ

Шло время. Вот уже почти год Виктор и Адель не виделись и не переписывались. Виктор искал утешение в работе. Он писал стихи, оды и даже «неистовый» роман «Ган Исландец», в котором себя он изобразил под именем Орденера, а Адель – в образе Этель.
Старший брат Абель (он был офицером) решил, что они могут издавать журнал. И с декабря 1819 по март 1821 года выходил их журнал «Литературный консерватор». Готовил для него материалы, в основном, Виктор.

Но ничто не могло отвлечь его мысли об Адель. Он, помня о добром к себе отношении отца девушки, посылал господину Фуше каждый месяц свой журнал. Наверное, он надеялся, что Адель будет воспринимать журнал, как весточку от Виктора. Но читала ли она «Литературный консерватор», он не знал.
В одном из номеров журнала он напечатал элегию «Молодой изгнанник». Его чувства выражает герой элегии – Раймондо, изгнанный своим отцом за любовь к девушке и готовый из-за этого покончить с собой:

Я смею вам писать. Увы, как это мало!
Что передаст вам гладь бумажного листа?
Ведь ваша нежность так чиста,
Что в час свидания нас робость обуяла
И слова не смогли произнести уста…

От разлуки с невестой он страдал молча, матери не жаловался, боясь её огорчить. Госпожа Гюго видела переживания сына, но всё перепробовала, чтобы сын забыл Адель.
Позже он писал: «Она старалась заинтересовать меня светскими развлечениями… Бедная мама! Ведь она сама вложила в моё сердце пренебрежение к свету и презрение к его чванству…».
Что-то не очень верится, что Софи Гюго относилась с пренебрежением к светскому обществу. Она сама вращалась в нём, была знакома с королём Жозефом Бонапартом, а «король хорошо знал Софи Гюго, он ещё в Люневиле оценил по достоинству её ум и её изящество».

Да, возможно, Виктор впоследствии презирал свет за чванство. Но он был открыт для знакомств. И пока был тот перерыв во встречах с невестой, юноша приобрёл друга – Альфреда де Виньи, поэта, красавца-лейтенанта королевской гвардии; побывал в гостях виконта, писателя Франсуа Шатобриана, которого считал своим учителем…
У Шатобриана он был несколько раз, и всё - по настоянию матери. Одна встреча была чрезвычайно пикантной: престарелый мэтр, не стесняясь юного ученика, принимал душ, а потом слуга растирал его нагое тело.

У Виктора рано прорезался талант критика; он писал о творчестве Шекспира, Шиллера, Вальтера Скотта, Шенье и Ламартина…
Словом, работа отвлекала его от мыслей о невесте. Но не навсегда.

А потом вмешался трагический случай. Заболела госпожа Гюго. Врачи посоветовали семье переехать куда-нибудь, где будет садик и она сможет прогуливаться. Абель снял квартиру на первом этаже в другом месте.
В порядок её приводили сыновья, у них не было средств, чтобы нанять маляров, обойщиков и других рабочих. И в саду они сами копали землю, сажали… Софи, как могла, помогала сыновьям. Но однажды она сильно простудилась, заболела воспалением лёгких. Все усилия врача и сыновей ни к чему не привели. Мать умерла 27 июня 1821 года.

К ЛЮБИМОЙ – ПЕШКОМ

Он был шокирован. Но ведь девушка не знала, что её любимый Виктор потерял мать. И мало кто знал. На следующее утро он снова был у её дома и увидел невесту в саду. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: случилась трагедия.
Когда он рассказал о смерти госпожи Гюго, девушка воскликнула: «А я-то вчера танцевала!».
Они плакали и утешали друг друга. У Моруа: «Оба разрыдались – и эти пролитые вместе слёзы были их обручением».

Но до настоящего обручения было ещё далеко. Госпожа Гюго оставила своим сыновьям только долги. У отца тоже не было возможности материально поддержать сыновей. Не прошло и месяца, как овдовевший генерал Леопольд Гюго женился на Мари-Катрин Тома; эта графиня, вдова, была его любовницей восемнадцать лет.

Справедливости ради, надо сказать, что генерал очень любил свою Софи, и завёл любовницу только после того, как жена ему изменила. Несколько раз он делал попытки вернуть её в семью, но Софи страстно влюбилась.
Когда она с детьми приехала в 1809 году в Париж и сняла квартиру, расположенную в бывшем монастыре, то выбрала это уединённое место с умыслом. В глубине монастырского сада находилась полуразвалившаяся часовня – приют для птиц и цветов. Вот там Софи Гюго и прятала почти два года своего любовника Лагори (кстати, он считался крёстным отцом Виктора). И, надо сказать, что рисковала своей головой за укрывательство заговорщика, за которым охотилась императорская полиция. В конце концов, Лагори арестовали, посадили в тюрьму и казнили.
Софи Гюго от Фуше узнала, «какой дорогой проедут телеги с телами казнённых, она дождалась их у заставы и проводила до общей могилы единственного человека, которого любила в своей жизни».
Пьер Фуше каким-то боком был причастен к аресту Лагори. И хотя госпожа Гюго продолжала дружить с четой Фуше, Пьеру она никогда этого не простила.

…Родители Адель по-прежнему были против, чтобы их дочь встречалась с Виктором. В июле 1821 года они решили отправиться на отдых подальше от Парижа. Чтобы юноша не нашёл их, они сняли дом в Дрё. До этого городка от Парижа надо было ехать дилижансом; проезд стоил двадцать пять франков. Таких денег у Виктора не было.
Через день после того, как госпожа Фуше с Адель уехала из Парижа, Виктор был уже в дороге. Шёл он пешком. Автомашин ведь тогда не было, а то он бы воспользовался автостопом.
Ничто не могло его остановить, чтобы повидаться с невестой; к тому же, он был молод, бесстрашен, имел сильную волю, был романтиком и любил приключения. По пути в Дрё он купался в реках, отдыхал в тени берёз, любовался красотой пейзажа, рассматривал попадавшиеся в пути развалины крепостей, монастырей…

20 июля 1821 года Виктор писал поэту Альфреду де Виньи:
«Весь путь я прошёл пешком, под знойным солнцем, и нигде на дорогах не было ни малейшей тени. Я измучился, но горжусь, что отмахал «на своих двоих» двадцать лье; на всех, кто проезжает в экипажах, смотрю с жалостью; если бы вы сейчас были со мною, перед вами было бы самое дерзкое двуногое существо…Я очень многим обязан этому путешествию, Альфред. Оно несколько отвлекло меня. Я истомился в нашем унылом доме…».
Лье – старинная французская мера длины, равная приблизительно 4,5 км. Получается, что Виктор отмахал «на своих двоих» девяносто километров. За три дня.

…В Дрё он ходит по улицам с надеждой встретить невесту. Городок небольшой, а потому Виктор вскоре увидел Адель. Она была поражена, и написала ему наспех карандашом небольшую записку:
«Друг мой, что ты здесь делаешь? Глазам своим не верю. Никак не могу поговорить с тобой. Пишу тайком, чтобы предупредить: будь осторожен и помни, что я по-прежнему твоя жена…».

Действовать тайком – это не для Виктора. В те времена девушка одна не могла гулять по городу. Её должен был кто-то сопровождать. Виктор решил, что Адель будет прогуливаться с отцом. И юноша решил схитрить. Он написал письмо Пьеру Фуше, в котором предупреждал, что находится в Дрё и пишет, чтобы их встреча не была для друга его отца неожиданностью. Конечно, и о том, что намерения его чисты, и что он будет счастлив встретить Адель.

Отец Адели спокойно отнёсся к появлению Виктора в Дрё. Есть хороший помощник в некоторых делах: жалость. Господин Фуше с сочувствием относился к сыновьям Леопольда Гюго, потерявших мать. Виктор вырос у него на глазах. И Пьер Фуше не переставал удивляться тому, как худенький, хилый ребёнок, «как будто совсем не желающий жить», превратился в здорового, цветущего юношу, талантливого, уверенного в том, что со временем создаст себе независимое существование.
Возможно, именно мнение его, как главы семейства, было решающим. Виктору не сказали решительно: «Нет!».
Но о женитьбе на Адель пока и речи быть не могло, так как его литературный труд ещё не приносил дохода, и молодой семье не на что было бы жить.
Двери дома невесты перед ним не открыли. Но влюблённым разрешили переписываться. Была и помолвка.
ОНА НЕ ПОНИМАЕТ ПОЭЗИЮ

Увы, влюблённые начали ссориться. При редких тайных встречах, но больше в письмах. Виктор давно взял на себя роль наставника. Он всё время поучал свою будущую жену, отчаянно ревновал. Адель обижалась по пустякам.
Как написал Моруа: «начались ссоры в духе размолвок мольеровских влюблённых».
Он нападал на подругу Адель - художницу Жюли Дювидаль де Монферье, обвиняя её в том, что она отрекается от стыдливости, когда пишет этюды; стыдит её такими словами: «А, кроме того, подобает ли женщине опуститься и войти в артистический мир, в тот мир, где так же, как она, находят себе место и актрисы, и танцовщицы»…
Пройдут годы, и драматург Гюго в том самом мире будет чувствовать себя очень хорошо.

Адель обеспокоена его суровостью. Она пишет: «Смилуйся надо мной, люби меня мирно, спокойно, - так, как ты и должен любить свою жену». Как-то она написала, что слышала от людей, что «страсть – это нечто излишнее, она недолговечна…».

В ответ он прислал ей целую лекцию о страсти и любви:
«Любовь, по мнению света, - это плотское вожделение или смутная склонность, которую обладание гасит, а разлука уничтожает. Вот почему ты и слышала, при столь странном понимании этих слов, что страсти недолговечны.
Увы, Адель! Знаешь ли ты, что и слово страсти означает – страдания? И неужели ты искренне веришь, что в обычной любви мужчин, столь бурной с виду и столь слабой в действительности, есть хоть сколько-нибудь страдания?
Нет, любовь духовная длится вечно, ибо существо, испытывающее её, бессмертно. Любовь – это влечение души, а не тела. Заметь, что тут ничего нельзя доводить до крайности. Я вовсе не говорю, что тело не имеет никакого значения в главнейшей из всех привязанностей, а иначе для чего бы существовала разница между полами, и что мешало бы, например, двум мужчинам пылать друг к другу страстью?».

Ещё в досупружеский период сказывается разность их характеров. Она – молоденькая, красивая, умненькая; ей нравится, что жених её обожает. Но Виктор её и пугает, он приготовил ей роль великой возлюбленной, она боится, что не справится с этой ролью.
Бурный темперамент пугает иногда и родителей невесты. Как-то его пригласили в гости на улицу Шерш-Миди. Пили чай, беседовали…Почему-то речь зашла об адюльтере.

Виктор пришёл в ярость. Он с возмущением говорил, что обманутый муж должен убить любовника жены или покончить с собой.
Адель с отчаянием возразила: «Какая нетерпимость! Ты бы сам стал палачом, если бы его не нашлось… Что за участь меня ждёт? Право, уж не знаю…Не скрою от тебя: все мои родные испугались… Когда-нибудь мне придётся трепетать перед тобой…».
Запомним эту фразу Адель:
«Когда-нибудь мне придётся трепетать перед тобой». Но не Виктор будет причиной.

Все поэты, писатели-прозаики, в той или иной мере, пытаются вовлечь невест, жён, возлюбленных в своё дело. Если им повезёт, то невеста, жена или возлюбленная станет первым слушателем их стихов, рассказов, романов. И первым критиком, и первым редактором, и первым оценщиком.
Хотел этого и Виктор Гюго. Но ему не повезло. Адель откровенно говорила, что ничего не понимает в поэзии:
«Признаюсь тебе, твой ум и талант, который, возможно, есть у тебя и который я, к несчастью, не умею ценить, не производят на меня ни малейшего впечатления…».

Он должен был бы обидеться. Но Виктор не просто любит Адель; он её обожает; она для него – единственная, к ней тянется его душа и тело. А потому терпеливо (и достаточно сложно) пытается ей объяснить, что такое стихи, поэзия:
«Стихи сами по себе - ещё не поэзия. Поэзия – в идеях; идеи исходят из души. Стихотворная форма – это лишь изящная одежда, облекающая прекрасное тело. Поэзия может быть выражена и прозой; она только становится более совершенной, благодаря прелести и величию стиха… ».
Резюме Моруа:
«Многообещающее начало назидательных уроков в будущие вечера семейной жизни».

К тому же, не все поэты нуждаются в том, чтобы обожаемые ими женщины что-то понимали в поэзии, чтобы сами сочиняли стихи или прозу. Женщины для них – нечто другое; они – музы. Переживаемую к ним бурю чувств поэты переносят в стихи, оды, поэмы…
Больше, именно восторженность от встреч с женщинами, чем что-то другое, воодушевляло Пушкина, Блока, Данте, Петрарку…
Фантазии влюблённых поэтов не бывает предела! Они описывают стройные ножки, тонкий стан; «И как цветы глаза синели»- И.Бунин; «Так сладко, дева,//Тебя любить.//Тобой воскреснуть,//Тобою жить». – И.Гёте…

Из стихотворения Фёдора Тютчева:
- Не верь, не верь поэту, дева;
Его своим ты не зови –
И пуще пламенного гнева
Страшись поэтовой любви!..
Поэт всесилен, как стихия,
Не властен лишь в себе самом;
Невольно кудри молодые
Он обожжёт своим венцом…

Письмо Виктора Адель от 26 апреля 1821 года:
«Вот начинается второй год несчастья. Доживу ли я до третьего года?.. А сейчас прощаюсь с тобой, моя Адель. Час уже поздний, ты спишь и не думаешь о локоне своих волос, который подарила мне, а твой муж ежевечерне перед сном благоговейно прижимает его к губам…».

ЖЕНИХ – ДЕВСТВЕННИК

Моруа отмечает, что всё же раннее знакомство Виктора с любовными романами обострили его врождённую чувственность.
Ищу объяснение слова «чувственность». В «Словаре русского языка» С.И.Ожегова: то же самое, что сладострастие; сладострастие – сильное влечение к удовлетворению полового чувства; наслаждение, страстная увлечённость.

Самые ранние воспоминания Виктора: его, маленького, по утрам водили в комнату мадемуазель Розы, дочери школьного учителя. Роза ещё лежала в постели. Она усаживала мальчика возле себя, и когда она вставала, он смотрел, как она надевает чулки.
«Первое пробуждение чувственности, - написал Моруа, - оставляет у ребёнка глубокие следы и запоминается ему на всю жизнь. Как бы то ни было, в стихах Гюго мы часто встречаем идиллические картины «разувания», женские стройные ноги в белых или чёрных чулках и маленькие босые ступни».
В восемь лет он впервые влюбился, и позже так описал свои чувства:

В Испании, столь сердцу милой,
Однажды, в ранний час, весной, -
А мне тогда лет восемь было –
Пепита встретилась со мной

И молвила с улыбкой чинной:
«Я Пепа!» - поклонившись мне.
Я почитал себя мужчиной
Там, в завоёванной стране…

Янтарное колье на шее,
Куст роз под стрельчатым окном…
Пред ней дрожал я, цепенея,
Как жалкий птенчик пред орлом…

А позже, когда Виктор уже женат, вот такие слова в его стихотворении «Купальщица Зара»:

Каждый раз, как чёлн послушный
Свой воздушный
Совершает лёгкий путь,
Возникают на мгновенье
В отраженье
Ножка белая и грудь…

Спрячься под листвою тёмной,
Гость нескромный!
Омовенье совершив,
Выйдет Зара молодая,
Вся нагая,
Грудь ладонями прикрыв.

Естественно, что в подростковом возрасте Виктор безумно радуется, если увидит обнажившееся женское плечо, грудь. Его волнует женское тело. Он подглядывает за прачками у ручьёв. Из окна своей мансарды он высматривал в соседнем окне какую-нибудь служанку, раздевающуюся перед сном. Сказывался бурный темперамент его отца.
Виктор писал:
- В семнадцать лет мне снилась Геба –
Прекрасная гризетка неба;
Олимп или мансарда – всё одно:
Подвязка сброшена, плечо обнажено.

Моруа подытоживает:
«Всю жизнь это будет лейтмотивом многих его стихов. Слишком целомудренная юность создала нераскаянного грешника».

Но как бы не была развита его чувственность, Виктор – девственник. Это было его кредо. Первый раз только с Адель! А то, что у его девушки с ним могло быть не первый раз – такое он не допускал даже во сне.
Чувственностью была наделена природой и Адель. Несмотря на строгое воспитание, на постоянный контроль матери, девушка нарушала запреты.

Как-то они были в театре. Мать Адели отправила с дочерью и сына Поля – чтобы присмотрел за сестрой. Но когда Виктор взял Адель за руку, девушка не сопротивлялась; так они и просидели всё представление.
Иногда они целовались. Она даже бегала в мансарду к заболевшему жениху – одна, без провожатых. Если бы об этих тайных свиданиях узнала госпожа Фуше, она бы заболела.

Адель писала жениху: «Пусть говорят, что хотят, мне всё равно…В иных случаях я без угрызений совести способна пойти против родительской воли…».
И в другом письме:
«Ещё три месяца, и я всегда буду возле тебя… И стоит нам подумать тогда, что мы не сделали ничего недостойного, что мы могли бы раньше быть вместе, но предпочли такому блаженству уважение к самим себе, - мы, конечно, будем от этого сознания ещё счастливее…».

Виктор писал невесте, что придёт день, «когда мы с тобою будем жить под одной кровлей, в одной комнате, и ты будешь засыпать в моих объятиях… Радости супружества станут нашим долгом и нашим правом…».

Он писал ей письма, наполненные философскими размышлениями о благоразумии и девственности; о том, что достоин презрения и негодования мужчина, «нечистый и испачканный», который готов соединить свою жизнь с чистой, непорочной девушкой. И спрашивал: «Но, может быть, ты не любишь меня?».
Моруа подытоживает:
«Нет, она любила его – как истая дочь супругов Фуше, то есть гораздо проще».
Но как бы там ни было, они не могли согрешить до свадьбы.

ТОРЖЕСТВО В СОБОРЕ СЕН-СЮЛЬПИС

А свадьба откладывалась только по материальным причинам.
Шли они к этому долгожданному событию через трудности. Чтобы появились хоть какие-то деньги, Виктор собирает свои «Оды» в книгу, издаёт её на средства старшего брата Абеля; она неплохо продавалась, и он получил семьсот пятьдесят франков.
Первый экземпляр он с трепетом подарил невесте: «Моей любимой Адели, ангелу, в котором вся моя слава и всё моё счастье. – Виктор».

С помощью друзей и сочувствующих Виктору Гюго было назначено пособие в сумме тысяча двести франков в год из королевской казны. Такую же субсидию обещало ему и министерство внутренних дел.
Потом были тревоги по поводу свидетельства о крещении Виктора. Скорее всего, что его и не крестили вовсе, а создали видимость этого. Утрясли и это: отец, хоть и не был в этом уверен, засвидетельствовал, что сын был крещён в Италии.

Родители Адель предложили молодожёнам после свадьбы пожить в их особняке – пока они не обзаведутся собственным домом. Невеста получила такое приданое: две тысячи франков – мебелью, одеждой и деньгами.
И, наконец, мечты их сбылись:12 октября 1822 года в соборе Сен-Сюльпис их венчал аббат герцог де Роган. Генерал Гюго на свадьбу не приехал. Виктору было двадцать лет.
В доме Фуше устроили свадебный обед, а потом гостей пригласили на бал. Он состоялся в большом зале военного совета, в том самом, где приговорили к смерти Лагори – крёстного отца Виктора.
Такова се ля ви! Хорошо, что до этого часа не дожила госпожа Гюго.

Можно было бы и не продолжать рассказывать о том, что было после бала, когда молодых оставили одних. Но у Моруа так всё поэтически описано, что обратимся к его впечатлению:
«Наконец-то, свершилось то, чего они ждали столько лет: они провели ночь под одной кровлей и в объятиях друг друга. Для новобрачного, столь целомудренного в своих поступках и наделённого столь пылким воображением, было упоительным счастьем обладать этой девушкой, которая была в его глазах само олицетворение красоты…
Покойная мать, обладавшая сильной волей, учила его, что можно подчинять себе события.
Какой путь он прошёл за истёкший год? В двадцать лет он уже был на пороге славы; его читали и старик король, и молодые люди, министерство назначило ему пособие; поэты уважали его. Упорной борьбой он завоевал свою избранницу, он вновь обрёл привязанность отца, всех заставил признать, что его выбор жизненного поприща был верен. После стольких несчастий всё это казалось счастливым сном, в котором неким волшебством исполнились мечты ребёнка. Но волшебство творил он сам. Ego Hugo» (Я Гюго, с латин.).

Все, кто видел Виктора Гюго в первый месяц после свадьбы, отмечали, что у него был торжествующий вид, словно «у кавалерийского офицера, захватившего вражеский пост».
Они были молоды. Они любили друг друга. Они были счастливы. Она для него была ангелом.

Ещё до свадьбы Адель писала жениху:
«Во мне же нет ничего ангельского, выкинь, пожалуйста, эту мысль из своей головы, я – земная».
Да, она была простецкой на его фоне: наивной, немного упрямой, с художественной жилкой (она хорошо рисовала), не глупая, но… равнодушная к поэзии. Но именно такая Адель, его чувства к ней, сделали из Виктора Гюго поэта. Она его вдохновляла. А для сочинителя это большая удача.

Вот так влюблённый поэт выражал свои чувства:
О, будь вы молоды, стары, бедны, богаты,
Но коль по вечерам, тревогою объяты,
Не вслушивались вы в легчайший шум шагов,
Коль белый силуэт, мелькнув в аллее спящей,
Вам сердце не пронзал, как метеор слепящий
Пронзает на лету угрюмый тьмы покров…

Коль взоры женщины, вам душу обновляя,
Не открывали врат неведомого рая;
Коль ради той, чьи дни спокойны и легки,
Кто в ваших горестях лишь ищет развлечений,
Не приняли бы вы и смерти и мучений, -
Любви не знали вы, не знали вы тоски!

ПЛОДЫ ЛЮБВИ И ТРУДА

А дальше начинается проза жизни. Но таков уж Виктор Гюго – он во всём находит поэзию.
Вскоре Адель забеременела. Муж был несказанно рад стать отцом.
Леопольд Гюго Второй (назвали в честь деда) родился через девять месяцев после свадьбы – 16 июля 1823 года.
Роды были очень тяжёлыми, младенец, так же, как и когда-то его отец, был хилым, жизнь в нём едва теплилась.
К этому времени ещё больше укрепились дружеские отношения Виктора с отцом. Леопольд Гюго очень хотел, чтобы сыновья признали его вторую жену. Узнав, как тяжело дался невестке его первый внук, генерал Гюго увёз Адель с новорожденным и кормилицей в Блуа, где находился его большой белый дом.

Адель была занята ребёнком, а Виктор – работой. Он заканчивает свой «чёрный роман» «Ган Исландец». Его называли «чересчур ужасным», он был мишенью для пародий. Но автора это нисколько не смущало. В сочинении несколько тем, но самая главная – любовь Этели и Орденера, то есть Адели и Виктора.

Печали не обходили стороной Виктора Гюго. Психическим недугом страдал его брат Эжен.
Через несколько месяцев умер их сын.
«Но Гюго, - пишет Моруа, - несмотря на пережитые несчастья (мать, брат, сын), не считал жизнь печальной; он был полон жажды жить, работать, любить. Адель снова зачала ребёнка. «Виктор, - говорил Эмиль Дешан, - без устали творит оды и детей».

Молодая семья всё ещё жила в особняке Фуше. Но постепенно начало улучшаться её материальное положение. Виктор получает деньги за издание «Новые оды»; небольшую сумму каждый месяц присылает генерал Гюго, а ещё хорошим подспорьем служат два королевских пособия.
И, наконец-то, Виктор снимает небольшую квартирку в доме № 90 по улице Вожирар. Там и родилась их дочь Леопольдина. Их, по праву, считают счастливой парой. Все, кто видел госпожу Гюго в ту пору, отмечали её сияющую красоту. У них теперь часто собираются молодые писатели.
«Сижу дома, - писал Виктор Альфреду де Виньи, - где мне так хорошо, где я баюкаю свою дочку, где всегда со мною моя жена – мой ангел…».

Предполагаю, что сидел он всё-таки дома мало. Жизнь его была бурной и связана она была с литературой и литераторами, а чуть позже – с революционными событиями. Кому будет интересна эта сторона жизни Виктора Гюго, тот найдёт о ней у Моруа, в собраниях сочинений поэта и в других книгах.
Хочу лишь отметить, что вступивший на престол Карл Х «милостиво соизволил» произвести в кавалеры ордена Почётного легиона Гюго и Ламартина. Король пригласил Виктора на свою коронацию. Поэту в ту пору было двадцать три года.
Кстати: Виктор Гюго никогда не страдал тем, что называют «комплексом неполноценности»; не стеснялся никакого общества, не особенно заискивал перед теми, кто имел высокий чин или титул. Он и Ламартин сами просили предшественника Карла Х – короля Людовика ХVIII наградить их орденом Почётного легиона.
Виктору поручили написать «Оду на коронацию». В стихах были такие строчки:

Сиянье алтаря, великолепье трона,
Склонённые пред ним священные знамёна
С тугими складками серебряной парчи,
На арках золотых гирлянды белых лилий, -
Всё это бликами цветными озарили
Узором витражей смягчённые лучи…

Ода понравилась. Автор получил за свой труд две тысячи франков. Карл Х дал поэту аудиенцию. Виктор Гюго сам преподнёс оду королю. Монарх подарил супругам Гюго столовый сервиз севрского фарфора с тонким узором в виде золотой сеточки, а Леопольда Гюго возвёл в чин генерал-лейтенанта. По приказу Карла Х «Ода на коронацию» была роскошно напечатана на печатных станках Королевской типографии.
Литературная жизнь била ключом и Виктор Гюго в ней активно участвовал.

ПЕРВОЕ ПОЯВЛЕНИЕ СЕНТ-БЁВА

Меня интересует личная жизнь Виктора Гюго. Но её невозможно оторвать от его работы.
В конце 1826 года в печати появляется его книга «Оды и баллады». Критики отмечали виртуозность его стихов, фантастических баллад (впоследствии автор называл их «романсами»).
Когда «Оды и баллады» вышли в свет, то «Дюбуа, сохранивший нежные воспоминания о «святом семействе» с улицы Вожирар, передал книгу своему бывшему ученику в Бурбонском коллеже Шарлю-Огюстену Сент-Бёву, который вёл отдел литературной критики в «Глобусе» и сказал ему: «Вот стихи молодого варвара Виктора Гюго, у которого есть талант… Я с ним знаком, и мы иногда встречаемся».

Сент-Бёв обладал широким образованием и был одним из самых проницательных умов своего времени, как его характеризует Моруа. «Серьёзный и умный» журнал «Глобус» избирательно относился к литераторам. И было большой победой, что в нём 2 января 1827 года о книге Гюго появился похвальный отзыв, написанный Сент-Бёвом.
Критик восхищался «пламенным стилем Гюго, его красочными образами, нежданными их переходами, гармонией его стиха».
Но особенно Сент-Бёв отметил некоторые стихи Гюго о любви. Надо сказать, что у образованного молодого критика был, выражаясь современным языком, пунктик: он мечтал о любви и счастье, но почему-то считал, что не способен внушить женщине любовь.

В статье он написал:
«Постарайтесь вообразить себе самые чистые часы любви, самую целомудренную нежность в браке, самое священное слияние душ перед взором господа, - словом, вообразите в мечтах наслаждения страсти, похищенной с небес, слетевшие к нам на крылах молитвы, и все ваши мечты осуществит, да ещё и превзойдёт поэт Гюго в стихотворениях, которым он дал прелестные названия: «Ещё раз о тебе» и «Её имя». Цитировать их – это значит омрачить их целомудренную тонкость чувства».

Вот часть из стихотворения «Ещё раз о тебе»:

Люблю и чту тебя, как высшее созданье,
Как предков правнуки благоговейно чтут,
Как любит брат сестру, что делит с ним страданья,
А старики – внучат, которые к ним льнут.
Я так люблю тебя, что слёзы умиленья
Текут из глаз моих при имени твоём…

Сент-Бёв был моложе Виктора на два года; следовательно, в 1827 году критику было 23 года, а поэту – 25 лет.

Отзыв о книге Гюго был подписан инициалами С.Б. Через два дня после выхода «Глобуса», Виктор отправил редактору журнала, господину Дюбуа, письмо, в котором благодарил его за признание его литературного труда, а также просил назвать, кто такой С.Б. и дать его адрес. Поэт хотел встретиться с автором статьи.
«Всё, что говорится в ней, - писал Гюго, - даже то, что могло бы противоречить моим взглядам или задеть моё самолюбие, сказано достойным тоном благожелательного и честного человека, это восхищает меня, и его замечания, очень ценные сами по себе, становятся для меня просто драгоценными».

Выяснилось, что С.Б. – это Сент-Бёв и он – сосед четы Гюго, так как живёт также на улице Вожирар, но в доме № 94. Гюго отправился туда, но критика не застал. На следующий день он сам пришёл.
По рассказам современников, Сент-Бёв – длинноносый молодой человек, робкий и хрупкий, дурно сложённый и несколько косноязычный. Он был рыжеволосым, имел большую – «для его тела» - голову. Сам он считал себя безобразным. Все, кто его знал, так не считали. К тому же, молодой человек был умным и очень интересным собеседником.
Вот так и состоялась их первая встреча: искусителя и его жертв.

В первый день их знакомства Виктор говорил много и всё о поэзии. А Сент-Бёв смотрел украдкой на Адель, был восхищен её красотой. Позже он выпустит «Книгу любви», в которой будет стихотворение «Что я рассказывал Адели»:

В наряде утреннем, юна, свежа, мила,
Она меня сперва в смущенье привела,
Так строг был взгляд её. Почтительно кивая,
Я слушал, как лилась поэта речь живая,
Но, на неё глаза переводя с него,
Боюсь, что, слушая, не слышал ничего…
Он говорил. Жена ему внимала стоя…
Я, наблюдая их, всё недоумевал,
Что с хрупким деревцем связало шумный вал…
Но вскоре мысль её, как видно, утомилась,
И находясь средь нас, она совсем забылась;
Хоть руки делали привычные дела,
Мечта её от нас далёко увела,
И, не засмейся он, она бы всё мечтала
И даже слов моих прощальных не слыхала.

Конечно, они были разными – Виктор Гюго и Сент-Бёв: и по стилю творчества, и по характеру и по отношению к окружающему миру. Один был – пламя, другой – если не лёд, то холодная вода.
Но, познакомившись, они поняли, что каждый может взять для себя что-то полезное от другого. В ту пору Сент-Бёв работал над обзором поэзии ХVI века. И ему были внове размышления Гюго «о рифме, о колорите, о фантазии, о ритме, о своей поэтике». А поэт любил поговорить, и был в восторге, когда его слушали.
Конечно, соседи быстро подружились. Тихому и очень «правильному» Сент-Бёву были интересны не только размышления Виктора; он видел внутренним своим оком блестящее литературное будущее Гюго и, не признаваясь, возможно, в этом – гордился знакомством с ним, причастностью к этой незаурядной личности.
Кроме того, благодаря поэту, молодой критик окунулся в новое для него – шумное общество «отряда романтиков»; Гюго был вожаком молодой поросли писателей, поэтов, драматургов…

Им восхищаются, ему расточают похвалы (за дело!), но поэт не собирается почивать на лаврах; он без устали работает. Ещё в детстве Виктор пробовал писать пьесы. И вот он задумал написать пьесу «Кромвель». Он прочитал сто книг об Оливере Кромвеле (1599-1638), английском политическом деятеле, лорд-протекторе Англии.
Тогда чтение автором своего произведения в каком-нибудь светском салоне, клубе входило в моду. 12 марта 1827 года Гюго читал «Кромвеля» в особняке господ Фуше на улице Шерш-Миди. Поэт отправил Сент-Бёв такое письмо:
«Все будут счастливы видеть вас, а я – особенно. Вы принадлежите к числу тех людей, перед которыми я всегда готов читать, так как люблю слушать ваши замечания…».

Конечно, Сент-Бёв был там. Потом он напишет доброжелательное письмо, но полное критических замечаний. А Альфред де Виньи сказал Гюго: «Из-за вашего Кромвеля покроются старческими морщинами все современные наши трагедии. Когда «Кромвель» взберётся на театральные подмостки, он там произведёт революцию, и вопрос будет решён».
Потом он будет выносить на суд слушателей стихи из сборника «Восточные мотивы», повесть «Последний день приговорённого к смерти», свои, известные всему миру, романы…

ПОД ГРОЗНЫМ ВЗГЛЯДОМ МУЖА

А что же Адель – жена и муза?
Она почти всегда беременная, или кормит ребёнка. Но, конечно, иногда она с мужем и его молодыми друзьями участвует в каких-то праздниках, прогулках; обедает с ними в каком-нибудь кабачке.
Старший брат Виктора Абель однажды, проходя мимо садика тётушки Саге, услышал скрипку. Зашёл, что-то съел, ему понравилась кухня. За двадцать су там подавали яичницу из двух яиц, жареного цыплёнка, сыр и вдоволь белого вина. Вот туда по воскресеньям и приходила молодая компания, возглавляемая Виктором. С ними была и Адель.

Как она себя чувствовала в этой шумной и весёлой ватаге молодых людей? Адель была приветливой и рассеянной, о чём-то мечтала, возможно, витала в облаках; больше молчала. И если «вдруг вмешивалась в разговор, то всегда невпопад. Впрочем, говорила она редко, - она очень боялась грозного взгляда мужа…».
Вот-вот, с этого всё и начинается – с грозного взгляда мужа! Получается, что Адель стала музой «домашнего разлива».

В 1826 году она родила сына Шарля. Материальное положение семьи улучшилось, и когда квартира на улице Вожирар стала тесна, Виктор снял большой особняк на улице Нотр-Дам-де-Шан. Там были аллеи, сады, мостики и даже пруд. Поэт любил там гулять и обдумывать свои литературные замыслы.
Сент-Бёв уже не мог обходиться без этого семейства. Он снял домик на той же улице. Там он жил с матерью. У Моруа:

«Надо пожалеть этого угрюмого юношу, отличавшегося усердием к наукам и тонким умом, страдавшего тайным уродством (гипоспадией), что ещё увеличивало его робость, - юношу, которого его душевное изящество предназначало для самой благородной любви, и вынужденного довольствоваться продажными женщинами, площадной Венерой. «Вы не знаете, - сказал он однажды с мрачной грустью, - не знаете вы, каково это - чувствовать, что никто тебя никогда не полюбит, а почему – признаться невозможно…».
То, что он обрёл в доме Гюго, ему казалось просто чудом. Ведь он нашёл там всё, чего у него не было: семейный очаг, друзей, детишек, которых он полюбил».

Сент-Бёв в письме от 11 октября 1829 года пел вот такие дифирамбы Виктору:
«Тот малый талант, которым я обладаю, развился у меня благодаря вашему примеру и вашим советам, принимавшим обличье похвал; я работал, потому что видел, как вы работаете, и потому, что вы считали меня способным работать; но собственное моё богатство так мало, что своим дарованием я всецело обязан вам, и после более или менее долгого пути оно вливается в ваши воды, как ручей вливается в реку или в море; вдохновение приходит ко мне лишь подле вас, от вас и от всего, что вас окружает.
Да и вся моя домашняя жизнь пока ещё протекает у вас. Я бываю счастлив, и чувствую себя уютно только на вашем диване или у вашего камелька».

В свою очередь, Виктор расточает похвалы Сент-Бёву:
Дай руку мне, поэт, - с моей соедини!
И лиру подними, и крылья распахни…
Взойди, взойди, звезда!

Эти похвалы нам уже известны – их расточал немецкий поэт Георг Гервег русскому писателю Александру Герцену. Тот тоже чувствовал себя уютно на диване и у камелька супругов Герценых. Чем это закончилось, мы уже знаем.
Виктор Гюго и Александр Герцен – жили в одну эпоху; Гюго старше на десять лет, но в период их возмужания это ничего не значило. Оба были шумными в молодости, талантливыми, счастливыми своим творчеством, любили и были любимы своими жёнами-музами…
И оба имели «рожки», как банально это не звучит.

В начале 1828 года скоропостижно умер отец Виктора. В том же году Адель родила ещё одного сына.
Они женаты шесть лет. Вполне возможно, что сексуально он не удовлетворён, потому что Адель во время беременностей плохо себя чувствует, у неё тяжёлые роды… Женщина устала, она уже не «разделяла пламя чувственности, обуревавшей этого «пьяного сборщика винограда».

Моруа осторожно предполагает, что в ту пору Виктор Гюго начинает думать о других женщинах. Тем более, что он много времени проводит с художниками в их мастерской, а там натурщицы, и не все из них строгих моральных правил.
Он начинает ухаживать за Жюли Дювидаль де Монферье. Но ничего не получилось из-за её брата – офицера. А потом вдруг старший брат Виктора Абель женился на этой даме, и она стала невесткой Гюго.
Но пока нет ещё примеров, что он нарушил клятву, данную при венчании в Соборе Сен-Сюльпис.

СНАЧАЛА ОН В РОЛИ ДУХОВНИКА

Всё чаще Адель остаётся одна. Её супруг бежит то в театр, то - к издателям, то изучает всё, что связано с историей Собора Парижской Богоматери…
И всё чаще рядом с Адель появляется друг их семьи, но, прежде всего, друг её мужа – Сент-Бёв. Обычно он заставал её в саду возле деревенского мостика; рядом, на лужайке, играли её дети.
«В начале дружбы двух писателей, - считает Моруа, - Адель не играла заметной роли. Новое материнство и кормление грудью маленького Франсуа-Виктора привели её, как и многих женщин, находящихся в таком физиологическом состоянии, к какой-то мечтательности.
Беседуя с нею наедине, он заметил, что вдали от своего знаменитого супруга она понемногу переходит к душевным излияниям».

У тех, кто склонен жить на краю чужого гнезда, есть дар духовника.
Оказывается, Сент-Бёв когда-то мечтал быть монахом и даже – кардиналом. Но какие страсти его, на самом деле, обуревают, он описал в своём романе «Сладострастие»:
«Я любил узнавать интимные привычки, обычаи в семье, мелочи домашнего уклада; знакомство с жизнью каждого нового дома, в который я попадал, всегда было для меня приятным открытием; уже на пороге дома я испытывал некий толчок, мгновенно улавливал обстановку, с увлечением определял малейшие оттенки взаимоотношения людей.
Но, вместо того, чтобы направить по прямому пути свой природный дар и вовремя поставить для него цель, я пустил его по кривым тропинкам, изощрил его, но обратил в пустое или даже пагубное искусство, и добрую часть своих дней и ночей проводил в том, что, крадучись, как вор, заглядывал в чужие сады и пытался попасть в гинекеи…».

Вот на одной своей такой кривой тропинке он и повстречал Адель.
О чём они говорили, и как исповедовалась ему эта женщина, подробно в его стихотворении «Утешения». Не могу привести здесь его - оно большое. Лишь отрывки (перевод М.Донского):

Как жду я вечера! И вот уж к трём часам,
Чуть-чуть придя в себя, я отправляюсь к вам.
Супруга вашего нет дома; на лужайке
Резвится детвора, - и я иду к хозяйке.
Прекрасны, как всегда, вы в кресле, и кивком
Вы мне велите сесть; мы, наконец, вдвоём…

Сент-Бёв описывает, что они ведут неспешный разговор; Адель рассказывает о том, как счастлива со своим мужем и детьми.

Однако же, дары судьбы перечисляя,
Вы завершаете с уныньем свой рассказ,
И скорбь туманит взор прекрасных чёрных глаз:
«Увы! Сколь взыскана я счастьем! Но не скрою, -
Не знаю почему, является порою
Внезапная тоска!"...

Теперь Адель часто плачет. Она плачет оттого, что её муж – ненасытный любовник, а она уже родила четверых детей и боится новых беременностей и родов; женщина чувствует себя подавленной величием своего мужа и его наставлениями; она его мало видит дома; его не интересуют её переживания; она чувствует себя рабой семьи…
Она хорошо рисовала, также недурно писала, но муж не интересовался её талантами. И, очень может быть, что Виктор скептически относился к литературному творчеству своей супруги. Такое нередко случается у «великих» творцов - мужей.

Подруг у неё нет. Её мать умерла в 1827 году. И тут появляется мужчина, который внимательно её слушает, сочувствует; он рядом с ней каждый день. Адель даже гордилась тем, «что с ней так серьёзно говорит человек, которого в Сенакле считали очень умным». Он умудряется утишить её уязвлённую гордость.
Сент-Бёв уже её искушал. Но осторожно. Он по-прежнему восхищался Виктором, не позволял себе никакой критики; боялся спугнуть этим Адель, ведь она любила своего мужа.
Эта женщина должна была заплатить ему, неуверенному в себе мужчине, за все его страдания.
А ещё, уже тогда, Сент-Бёв завидовал Гюго: его таланту, богатству, знакомству с известными в том веке людьми; что у него есть семья, красавица жена, дети…

КАК ЖЕНА ЦЕЗАРЯ – ВНЕ ПОДОЗРЕНИЯ

Адель, «эта добродетельная мать семейства», немного кокетничала с Сент-Бёвом. Зимой они уже не могли сидеть в саду и подолгу беседовать. Поэтому «монаху» разрешалось иногда заходить к ней в спальню; она даже не старалась переодеться, а встречала его в утреннем пеньюаре.
Вот так его описывал в своём заветном «Дневнике» Альфред де Виньи (кстати, он не поддерживал полного доверия Виктора Гюго к Сент-Бёву):
«Видел Виктора Гюго; с ним был Сент-Бёв, маленький, довольно безобразный человечек; лицо самое заурядное, спина больше чем сутулая; разговаривая, делает заискивающие и почтительные гримасы, словно угодливая старуха…
В области политической этот умный молодой человек господствует над Виктором Гюго и своим поведением, настойчивым воздействием привёл к тому, что он совсем изменил свои взгляды…».

Когда Виктора не было дома вечерами, они допоздна сидели у погасшего камина и разговаривали. Он влюбился.
Когда Сент-Бёв путешествовал, то писал Виктору Гюго и «наслаждался тогда счастьем, хорошо известным каждому влюблённому, - удовольствием послать через мужа весточку о себе его жене».
Он писал письма и Адели. В них жалобы, напоминающие стоны Георга Гервега в письмах Герцену и его супруге Наташе: какой он несчастный-разнесчастный.
«Мне по-прежнему тоскливо, потому что в душе у меня пусто, - писал Сент-Бёв Адели в 1829 году, - у меня нет цели в жизни, нет стойкости, нет дела; жизнь моя открыта всем ветрам, и я, как ребёнок, ищу вовне то, что может исходить лишь от меня самого; на свете есть только одно устойчивое, прочное - то, к чему я всегда стремлюсь в часы безумной тоски и неотвязных бредовых мыслей: это вы, это Виктор, ваша семья и ваш дом…».

Полгода длился этот сентиментальный роман. Они считали свои отношения целомудренными. Однако, что-то уже назревало, раз однажды она так всё устроила, что пришедший в три часа дня к ней Сент-Бёв, увидел, как она причёсывается. И потом написал такие стихи:

Ты встала, волосы рассыпались волной.
«Останьтесь!», - молвил мне негромкий голос твой.
Под нежною рукой блаженно и лениво
Струились волосы, как под дождями нива…

А что же Виктор? Он ничего не замечает! Если и замечает, то считает, что повода для ревности нет. Почему? Потому что «Сент-Бёв был его собственным другом и вовсе не соблазнительным мужчиной».
Типичная мужская ошибка! Замужняя женщина, разочарованная своим красивым и талантливым мужем, уже ищет другой тип мужчины. Такие, как Сент-Бёв, умный, но косноязычный, сутуловатый, маленький, «довольно безобразный человек», может пробудить у женщины жалость; а от жалости до влюблённости – не так далеко.
Такие, как Сент-Бёв – хорошие психологи. Они изучают объект своего внимания так же пристально, как учёный под микроскопом – микробов; находят те струны, за которые можно притянуть к себе. У них тихий голос, мягкие руки; они терпеливо слушают, успокаивают, ободряют; они хвалят наряды, причёски, вышивку, восхваляют в стихах, если их пишут…

В конце концов, Гюго заметил, какие чувства питает его соратник по литературе к Адели. Но тогда ему было недосуг во всё это вникать. Его пьесы шли в театре, он боялся провала. Семья испытывала нужду. Даже Адель была вовлечена в распространение билетов.
Есть предположения, что Сент-Бёв объяснился с Виктором Гюго. Как бы то ни было, но такая сцена есть в его романе «Сладострастие». Вполне возможно, что уже в обществе обсуждался этот адюльтер. С мая 1830 года у Гюго «появились серьёзные основания для горьких чувств».

Адель ждала пятого ребёнка. Драматургия принесла деньги. Гюго снял для своей семьи третий этаж недавно построенного особняка на новой улице Жана Гужона (это в районе Елисейских Полей, где в то время парижане разводили огороды). Сент-Бёв был в ярости. Переехать в богатый квартал он, бедняк, не мог. Но он мог снять комнатку в дешёвой гостинице, что и сделал.
Критик уехал в Руан, жил там у своего друга Ульрика Гуттенгера, и «с горделивой нескромностью откровенно рассказывал ему о своей любви к Адели».
Гуттенгер, называвший себя другом Гюго, поощрял преступные замыслы Сент-Бёва. Язык за зубами они не держали.

Беременная Адель часто плакала. А муж писал ей такие стихи:

Ты плакала тайком… Ты в грусти безнадёжной?
Следит за кем твой взор? Кто он – сей дух мятежный?
Какая тень на сердце вдруг легла?
Ты чёрной ждёшь беды, предчувствием томима?
Иль ожила мечта и пролетела мимо?
Иль это слабость женская была?

Вернувшись в Париж, Сент-Бёв навестил своих друзей. Но уже между ними пробежала чёрная кошка. Он пишет поэту «оправдательные» письма.
Надо видеть эти письма. В них ревность, зависть, лукавство, упрёки – «вчера вы были так грустны, так холодны, так плохо простились, что мне было очень больно»; заверения: «Поверьте, если я не прихожу к вам, то любить вас буду не меньше прежнего – и вас, и вашу супругу…».

И в другом письме от 5 июля 1830 года:
«Ах, не браните меня, мой дорогой великий друг; сохраните обо мне хотя бы одно воспоминание, живое, как прежде, неизменное, неизгладимое, - я так рассчитываю на это в горьком моём одиночестве…
Не отвечайте мне, друг мой; не приглашайте прийти к вам – я не могу. Скажите госпоже Гюго, чтобы она пожалела меня и помолилась за меня…».
Бумага всё стерпит. Переживал ли Сент-Бёв так, как писал, трудно сказать.

…В Париже революция. В саду Гюго свистят пули. Под звуки канонады супруга Виктора родила девочку, названную, как и мать, Аделью. Стул Сент-Бёва в доме четы Гюго пустует, критик к ним не приходит. Правда, он снова уехал.
Поэт сразу же принял новый режим. Он написал оду «К Молодой Франции» и очень хотел, чтобы её напечатал журнал «Глобус». Узнав, что Сент-Бёв вернулся из Нормандии, Гюго пошёл к нему.
Всё уладилось: критик написал «шапку» к оде и она была опубликована. Мало того, Виктор пригласил его быть крёстным отцом своей новорожденной дочери. Сент-Бёв согласился только тогда, когда Гюго сказал, что этого хочет Адель.
И каких только сюрпризов не бывает в жизни!

ТАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ

Да, пришло время, и жена начала отвергать Виктора, как мужа. Чуть не умерев при рождении пятого ребёнка, она боялась новых беременностей.
Но к этому времени он уже убедился, что и Адель испытывает к Сент-Бёву не только дружеские чувства. Что делает муж? Даёт пощечину сопернику? Вызывает его на дуэль? Пишет ему гневное письмо с требованием: никогда больше не переступать порог его дома? Выпытывает у Адели: «Было или не было?».

Ничего подобного! Это русские мужья, согрешив, начинают рассказывать во всех подробностях жене о своей измене; а если согрешит жена, то пытают её самым жестоким образом. Не раскалённым железом, конечно, а упрёками.
Так случилось с Герценом и Наташей. Может, она бы ещё пожила, если бы муж увёз её с детьми куда-нибудь подальше от искусителя Георга Гервега, запретил бы ему показываться на глаза… А они то жили в одном доме, то топтались на одних и тех же улицах.Почему Герцен-муж так вёл себя, не понятно.
Правда, в случае с Наташей Герцен есть одно «но» - она действительно любила немецкого поэта. Пусть с чьей-то точки зрения, он был плохим человеком, но сердцу нельзя приказать: не люби.

Наверное, французы относятся к адюльтеру по-другому. Адель снова была одна. У Гюго был договор с издателем на публикацию романа «Собор Парижской Богоматери». Его постоянно отвлекали разные дела.
Но, когда издатель припугнул писателя большими штрафами, то Виктор «купил себе бутылку чернил и вязанку из грубой серой шерсти, окутавшую его от шеи до кончиков пальцев, запер свои костюмы на ключ, чтобы не поддаться соблазну куда-нибудь отправиться вечером, и вошёл в свой роман, как в тюрьму».

А в журнале «Глобус» были крутые перемены. Во время споров бывший учитель Дюбуа дал пощечину своему бывшему ученику Сент-Бёву. Произошла дуэль, но никто не пострадал. Конечно, Адели сразу всё стало известно, и она не могла скрыть своё беспокойство.
Сент-Бёв оказался болтливым мужчиной; он встречным и поперечным рассказывал о своей любви к жене Виктора Гюго. Во время крещения маленькой Адели крёстный отец нашёл возможность ещё раз уверить госпожу Гюго в своей любви.
А как он рассказывал о себе, несчастном, в письмах разным друзьям: «посочувствуйте мне, потому что я страдаю от ужасных душевных мук…».

В 1830 году было намечено переиздание книги Сент-Бёва «Жизнь, мысли и стихи Жозефа Делорма». Автор написал статью, в которой было рассказано, что герой книги – несчастный поэт - покончил жизнь самоубийством.
Что сделал гениальный литератор Виктор Гюго, прочитал эту статью? Рассмеялся, почувствовав фальшь и лукавство? Нет, он заплакал. Оторвавшись от «Собора…», он написал другу «хорошее, ласковое письмо» и пригласил в гости.

Критик пришёл.
У Моруа:
«Сент-Бёв пришёл поблагодарить Гюго, и тот говорил с ним, как брат, умолял его отказаться от любви, губительной для их дружбы. Виктор Гюго, так же как Жорж Санд, как все романтики, уважал «право на страсть». Но вероятно, он думал о Сент-Бёве, как дон Руй Гомес об Эрнани: «Так вот мне плата за гостеприимство!».
Однако для него было бы ужасным отдать другому роль великодушного героя и согласиться сыграть роль ревнивого мужа. Он предложил Сент-Бёву предоставить Адели самой сделать выбор между ними двумя и при этом искренне верил, что поступает в высшей степени благородно…»

Как же он разозлил Сент-Бёва! У Адели было четверо детей, а критик был беден. Одно дело говорить о своей любви, и другое – стать мужем, взять на себя обязанность содержать любимую женщину и её детей. Следовательно, он и мысли не допускал, что они когда-нибудь будут жить, как семейная пара.
Как же ему повезло, как литератору! Всё, что не состоявшийся «монах», наблюдал в семье Гюго, все письма, разговоры он использовал в своих книгах. Например, о том объяснении с поэтом, он так описал в романе «Сладострастие», отдав свои чувства герою Амори:
«Меня так ошеломила эта сцена, так взволновала мягкость этого сильного человека, что я не мог ответить ничего вразумительного. Я даже не смел поднять глаз, боясь, что увижу, как краска смущения заливает это суровое и чистое лицо. Я торопливо пожал ему руку, пробормотав, что я всецело полагаюсь на него, и мы заговорили о другом…».

Вот такой талант – перевернуть всё вверх ногами! Себя он признал «оскорблённой стороной». Сент-Бёв писал письма, в которых «кипело бешенство», он клялся: «ноги моей больше у вас не будет»… А что же Гюго? Отвечал очень мягко.
Летом 1831 года Адель призналась, что разлюбила мужа. Гюго сам сказал об этом сопернику.
Как говорила одна из героинь кинофильма «Покровские ворота»: «Высокие отношения!».

Адель устала от частых сексуальных требований мужа, от его бурного темперамента. Очевидно, она поделилась с Сент-Бёвом своим отношением к постоянным домогательствам мужа. Иначе он не смог бы написать такие стихи:

Адель, бедняжечка! Как часто ночью тёмной,
В тот час, когда твой лев, свирепый, неуемный,
Врывается в твоё ночное забытье,
Чтобы схватить тебя и грубо взять своё.
Тебе приходится, овечка дорогая,
Вести тяжёлую борьбу, изнемогая,
Хитрить на все лады, чтоб верность сохранить
Тому, с кем чистых чувств тебя связала нить!

Они все – это трио – очень молоды. Виктору 29 лет, а жена и соперник ещё моложе.

Развитие этих странных отношений, адюльтера можно ещё долго описывать. А если кратко, то нужно сказать, что скучающая Адель начала тайно встречаться с Сент-Бёвом. Они гуляли, встречались в церкви.
Были ли они любовниками? Это было страстным желанием Сент-Бёва. Он хотел обладать любимой женщиной? Возможно, и это желание присутствовало, но в гораздо меньшей степени, чем желание - уязвить самолюбие её знаменитого мужа; «его торжество над Виктором Гюго могло быть полным только в тот день, когда Адель отдастся ему».

Уже давно об этом, как случившемся факте, критик раструбил всему свету. Париж вовсю сплетничал. Но Адель долго ещё не решалась переступить последнюю черту в любовных отношениях, если бы не старый, как мир, приём. Сент-Бёв притворился, что у него появилась женщина, а, может, так и было. А женщины у него были – он ходил в публичные дома.
Адель боялась потерять этого мужчину, но почему-то не боялась уже нежелательных беременностей. Наверное, всё, наконец-то, случилось в его комнатушке.
«Монах» тут же всё рассказал своим друзьям, и торжествовал, когда весть дошла до Гюго.

И что поэт? Он продолжает любить Адель, они живут в одном доме, он по-прежнему заботится о жене и детях, а ещё – о многочисленных родственниках. Ему надо много работать. И он работает; Гюго – один из самых плодовитых писателей Франции. Свою горечь от предательства Адели и друга он изливал в стихах. Они были наполнены тоской, сомнениями и возвышенным философским спокойствием.
Даже Сент-Бёв, если бы он был на это способен, пал бы перед ним на колени. Его слова: «О какой странной душевной силе это свидетельствует! Нечто подобное можно найти в мудрости царя Иудейского».

БЕЛАЯ САЛФЕТКА НА ПЕРИЛАХ

… Роман будет длиться долго. Но дружба Гюго и Сент-Бёва кончилась, хотя им приходилось постоянно сталкиваться на литературных дорогах. И всю оставшуюся жизнь Сент-Бёв следит за жизнью и творчеством Виктора, а его записные книжки будут заполняться язвительными замечаниями о Гюго и его книгах.
Потом Адель разочаруется: «Ухаживания её друга с реденькими рыжими волосами больше не утешали её в том, что около неё нет мужа».
Виктор Гюго встретит женщину – не очень талантливую актрису, но молодую и красивую - Жюльетту Друэ. Она – опытная в плотской любви женщина – даст Гюго то, чего не могла дать покорная и не страстная Адель. С Жюльеттой он будет счастлив пятьдесят лет.

Они дальше будут жить по такому сценарию. Гюго работает. Где бы он не жил (а жил он и вне Франции), рядом с ним, почти в соседних домах - жена и любовница. Они знают друг о друге. И не всегда с философским спокойствием относятся к такому соседству.
Когда Виктор Гюго, не довольный политическим режимом во Франции, сам себя отправит в изгнание, то везде с ним будет его семья (и Адель, конечно) и Жюльетта. На острове Гернси он снимает два соседних дома.
Он и там с упоением работает.И каждое утро совершает такой ритуал: проснувшись, он посылает воздушные поцелуи в сторону дома, где живёт Жюльетта. А затем выходит на балкон и вывешивает на его перилах белую салфетку - это знак любимой: "У меня всё хорошо".
У Гюго будут ещё любовницы. Эти женщины шлют ему письма, Гюго складывает их в ящик; Адель хотела бы только одного: чтобы этот ящик был закрыт на ключ.
Но страсти уже не те, что в молодости.
Гюго переживёт своих детей (кроме дочери Адели, психически больной, она закончит свои дни в 1915 г.), любовницу, жену и Сент-Бёва.Утешением ему будут внуки.
Великолепный сочинитель! Он прожил яркую жизнь, в которой был даже адюльтер.